Борис Соколов 0 Жалоба Опубликовано: 4 октября, 2013 Разумеется, это не отчёт с охоты. И даже не очерк. В кинематографе об этом сказали бы "снято по мотивам...". В основе реальность, жанр - рассказ. Если интересно с иллюстрациями, то можно найти на сайте ОХОТНИКИ.РУ Два дня из жизни деревенских браконьеров.docx Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Максимус 27 Жалоба Опубликовано: 7 октября, 2013 Спасибо!!!! Прочитал с удовольствием, очень понравилось!!!! Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Борис Соколов 0 Жалоба Опубликовано: 9 октября, 2013 ОБЕД ДЛЯ КУМУШКИ.docx - ниже полный текст, коллеги. Здесь чего-то при закачке глюкануло, половины нет. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Борис Соколов 0 Жалоба Опубликовано: 9 октября, 2013 ОБЕД ДЛЯ КУМУШКИ.docx Приношу извинения, куда-то целый кусок текста выпал при закачке. сейчас поправлю. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Борис Соколов 0 Жалоба Опубликовано: 9 октября, 2013 Вот теперь порядок.ОБЕД ДЛЯ КУМУШКИ.docx Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
sibir 85 Жалоба Опубликовано: 9 октября, 2013 Спасибо, хороший рассказ. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
LDmitry 2 Жалоба Опубликовано: 18 октября, 2013 Рассказ. (файл прикреплять не умею, поэтому выложил полностью) ...Была у Митяя мечта – добыть большого матерого глухаря, кило на семь – восемь. Нет, не самоцель, просто мечта, путь к которой был тернистый, многотрудный, но увлекательный и захватывающий. Деды рассказывали про таких. Димка и сам знал несколько мест, где живут реликтовые красавцы, несколько раз видел действительно огромного мошника, но на выстрел подойти не получалось. Нарезняк в таких вопросах охотник не признавал. Был, бы на его месте, какой ни будь «джек», давно бы перестрелял из оптики всех петухов в округе. Прелесть процесса, был для Митяя решающим, ключевым и основополагающим фактором, а за результат он никогда не переживал… В эти октябрьские выходные, Димка со своим курцем и Валентинычем, завсегдатым напарником по охоте, решили сделать очередную вылазку, к тому же, Валентиныч озадачился бобровой струёй и взял бумагу на речного грызуна. Приехали на место вечером, под затемнок. Моросил мелкий противный дождичек, ветер порывами гнул, молодые осинки и берёзки, шумел остатками жиденькой листвы. Приятели натянули шатер, быстренько сготовили похлебку, организовали закуску, а на столе появилась бутылочка с прозрачной жидкостью, которая способствовала поднятию настроения и боевого духа. Отужинав, друзья закрыли собаку в машине, вооружились фонариками, проходными капканами и уже в кромешной тьме, отправились на бобровые канавы. Чистого подхода не было, лезть приходилось, через лиственный, болотистый бурелом, с повсеместно растущим, кустарником и все еще кусачей крапивой. В темноте каждая ветка норовила ткнуть в глаз и зацепиться за одежду. Митяй держал фонарь в одной руке, другой вытянутой, вперед, защищал лицо. Если честно, капканами, за несколько лет, охотники ничего не поймали, но в надежде на удачу не переставали их пользовать. Ставили, на совесть, пробовали и на тропах, и в воде на месте выползов, и в узких проходах. Митяй перелопатил, весь теоретический материал, толку не было, бобры уверенно в капканы не залазили. Димка видел только одну причину, которая, по его мнению, заключалась, в том, что капканам, нужно было обстояться, а охотники приезжали «наскоком», ставили всего на полутора суток. Наладив три штуки в перспективных местах, напарники вернулись. Ночь была тёплой, по-осеннему тёмной и сырой, а утро промозглое и ветреное. Митяй не надеясь на зорьку, отправился на большую, заросшую осокой и кувшинками старицу. Собачка бежала рядом. Берег старицы покатый. Митяй пробирался вЕрхом, через завалы, оставив прерогативу, идти низом, по заросшему берегу Лоре. Курц не был в восторге от бодрящей процедуры, но смиренно выполнял свою работу. Спустя, несколько минут, десяток жирных кряковых, шумно матерясь на утином языке, поднялись испод собаки. После Митькиного дуплета, одна крякуша, выпала из стаи и громко шлёпнувшись в прибрежную рябь. Лора, в азарте не чувствуя холода стылой воды, в два прыжка подхватила добычу и понесла хозяину. Её спина неестественно выгнулась горбом, а сама собака дрожала. Митяй не стал больше мучить помощницу, и они отправились погреться у костерка. Валентиныч, тем временем, натаскал плотвы на уху. Опять зарядил нудный дождик, сводя на нет дальнейшую охоту. Осенний день уныло тянулся, и лишь бытовые хлопоты, хоть чем-то занимали напарников. После душистой ушицы с лаврушечкой и лучком, под стопочку, стало веселей. Друзья были на свежем воздухе, занимались любимым делом, и никакие капризы природы не могли испортить их отдых. Вечером товарищи проверили пустующие капканы и, не смотря на непогоду, решили покараулить бобра на тропах. Валентиныч сел у наиболее перспективного места, где нагрызов было всех больше, Митяй же, у одной из мутных канав, в которой плавали светлые, умело очищенные от коры, осиновые чурки. Стрелять договорились одного. Увядающая природа, полуголые деревья и низкое серое небо нагоняли тоску, Митяй пытался дремать, но у него не получалось. Вдруг, мутная вода зашевелилась, ожила, всплесков не было. Димка понял - бобр плывет рядом, под водой. Вскоре метров в пятнадцати, на мелком месте, как перископ всплыла голова. Можно было стрелять, но Митяй не стал – время еще было, на товарища может, выползти. Нужно признаться, что это не столько был благородный жест, сколько Митяю не очень хотелось добывать, вот так хладнокровно, из засады, это не в азарте испод работающей собаки, когда волнующе кипит кровь, и в человеке просыпаются первобытные инстинкты. Разница между такими выстрелами для Митяя была, а зверек, тем временем, медленно, без опаски плыл дальше. Стемнело, Валентиныч «молчал». Дождь прекратился, ветер порывами разогнал облака, выяснило, на небе показался «раждающийся» полумесяц, похолодало. Лес казался темной стеной и не просматривался вообще, лишь в одном месте на канаве отражался лунный свет. Митяй ждал ещё около часа, прежде чем уйти, и уже собирался вставать, как на освещенной глади показался еще один «перископ». Димка медленно поднял ружье, но грызун уже проплыл светлый участок, и теперь, был еле различим, а мушку охотник не видел вообще. Тогда Митяй опустил ствол и быстро поднял, выстрелив по призрачной цели. Свой ижак лег сам, как надо. Охотник увидел только фонтан брызг в районе головы, всплесков хвостом не было, бобр был бит чисто, утонул сразу. Через полчаса появился Валентиныч, с большим рыболовным тройником, веревкой и топориком. Он срубил ровный шест, на конец привязал тройник, нащупал зверька и вытащил на берег, пожал Митяю руку. Бобришка оказался небольшим, килограмм десять – двенадцать. Оказывается, Вылентиныч закончил охоту, когда перестал различать прицельную планку, а в лесу, у нагрызов, это произошло гораздо раньше. Они сняли выставленные капканы и вернулись к шатру. Митяй сразу хлопнул стакан на кровях, мысленно убедив себя, что он охотник, а не пацифист и отогнал все сантименты. Эта ночь была холодной, а следующее утро ясное и ветреное. Димка с собачкой отправился погулять по лесу, Валентиныч же решил разделать трофей и по собирать грибочки. Брусника осыпалась, на ней мошников искать было бесполезно, зато на клюкве они должны были быть точно. Митяй знал несколько ягодных болот, и решил их проверить. На первое Митяй зашел против ветра, пустил собачку в поиск. Мягкий зеленый ковер, усыпанный пурпурными шариками, позволял двигаться бесшумно, а сильный встречный ветер, создавали идеальные условия подхода, нужно было, лишь не наступать на хворост под ногами и контролировать собаку. Лора быстро причуяла, повела, и встала. В десяти метрах от нее, шумно хлопая крыльями, с земли поднялись три большие рыжие птицы, замелькали в елочках. Глухар Митяй не стрелял, по крайней мере, старался не стрелять, пока четко не увидит, что взлетело, из-за этого много раз упускал сто процентные шансы. Были, конечно, по молодости грешки, на вскидку, не разобрав… но со временем пришло более осмысленное отношение к охоте, постижение её сущности, осознание ценностей… через минуту, еще две курицы, квохтая, взлетели в зоне выстрела. Уже разбились на стаи – отметил Митяй, где-то поблизости, должна быть «чернота». Охотник уверенно зашагал дальше, второе болотце, третье… Собачка снова заносилась – свежие наброды били в её чуткий нос, букетом привлекательных запахов. Митяй остановился - где-то рядом! Лора шла на него с права. Мгновение, и порывы ветра заглушил подъемом хорошей петушиной стаи. Охотник выцелил, уходящего на подъеме, ровно от него мошника, и нажал на спуск. Он был уверен, что попал и даже опустил ружье. Но глухарь даже не икнул, и стремительно уходил верхом. Расстояние было метров сорок, то ли магазинный патрон не пробил крепкое перо, то ли дробь на пути встретила еловые веточки, об этом Митяй подумать не успел. Здоровенный бородатый красавец, с белесой сединой, проступающей сквозь бурое оперение спины, с металлически блестящим зелено-сизым зобом и хвостом как у павлина, взлетел, махая крыльями, подобно птеранодону, в пятнадцати метрах с лева. В верхнем стволе оставался ещё один патрон, охотник вскинул двустволку, мушка обогнала исполинскую птицу. Мечта была на прицельной планке Митькиной вертикалки. Почему то, охотнику, это представлялось по другому – раннее зимнее утро, мягкие пухлявые снежинки, кружатся в кристально свежем воздухе. Мошника, кормящегося на сосне, он увидит издалека, начнет скрадывать, прикрываясь укутанными в белое покрывало сосенками и ёлочками. Он сделает все правильно, накопленный опыт поможет ему, патроны собственной рецептуры не подведут, а фарт засопутствует. У глухаря останется шанс, но в тот день, судьба будет, благоволить не ему... Митяй улыбнулся, опустил ружье, любуясь грациозным полетом могучей птицы, не пришло еще время… Он возвращался, счастливый, полный надежд и светлых мыслей. Будут еще охоты, встретит он свою удачу… Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
С-300 8 Жалоба Опубликовано: 18 октября, 2013 Дима, как всегда гениально! :Laie_69: Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
sibir 85 Жалоба Опубликовано: 18 октября, 2013 спасибо за рассказы! Пора печататься авторам многих рассказов Файлы просто прикрепляются- внизу жмется использовать расширенный редактор. Далее выбрать файл- причем тут реализованна возможность автосжатия- не надо думать о размере файла- залезет любой.Далее вложитбь этот файл. Все ! Попробуйте -все просто Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
sibir 85 Жалоба Опубликовано: 18 октября, 2013 И еще спрошу Дмитрий- мы на партнерских сайтах обмениваемся контентом- возможно размещение этих рассказов с указанием авторства? Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
LDmitry 2 Жалоба Опубликовано: 25 октября, 2013 Ток деда Антипыча. Их путь лежит через урманы, В покой болотной тишины, Сквозь предрассветные туманы, Где в соснах, точат глухари… Сколько проложено троп по дремучим лесам и моховым болотам, сколько излажено затопленных пойм речушек, затерявшихся, в необъятных закромах матушки природы. Сколько найдено потаённых уголков, богатой дичью. Сколько еще откроется, не жалеющему сил и времени охотнику… …Игривое весеннее солнышко, мелькало меж зеленых сосен, отражаясь в лужицах, брызгалось своими слепящими лучиками, а от сотни солнечных зайчиков рябило в глазах. Весенний хмель дурманил сознание, хрустально чистый воздух пьянил голову, а синее небо манило в высь, своим бездонным ультрамарином. Лес оживал, наполнялся звуками, запахами, красками. Где-то, одиноко грустила кукушка, в глубине чащи бойко спорили суетливые птахи, дружно звенели прозрачные ручейки. В темных низинах и под изумрудными лапами молодых елей, еще лежал снег, но весна, с каждым днем, все уверенней брала своё. Мутные речки повыходили из берегов, разливаясь по пойменным лугам бескрайними озерами, образовывая клондайки для водоплавающей живности… Раскисшей дорогой, Митяй шел к «своей» избушке, весело чвакая сапогами по оловянным лужам и наслаждаясь открывающимися пейзажами. Дорожка петляла лесом, вилась между бурлившими овражками и журчащими талой водой болотцами, выходила на старую вырубку и терялась в ней. Попутно лежал заросший мелятником просек, выходивший, к когда-то, брошенной, деревни. По нему, кустами, лезть было не с руки, и Митяй шел бором, параллельно. Хибарка стояла на сосновом бугре у старого зарастающего поля, в близи заболоченного ручья, разливающегося весной широким логом. В километре от лога, на гривах, находился глухариный ток – замысел нынешней Митькиной охоты. Димка увидел избушку издалека, в алом свете вечерней зари, она одиноко притаилась под высокой раскидистой елью, прячась за её мохнатыми лапами. Митяй открыл дверь, взял чайник с котелком, сходил до лога, набрал журчащей водицы, смахнул сухарину на дрова. Свежий вешний ветерок, быстро выветрил прелый запах. Огонек заиграл, свивая растопочную бересту в упругую спираль. Печка–согревушка ожила, задышала березняком, как ладан, распыляя, приятный запах по тесной комнатушке. Заря догорела, темнота проглотила птичий гам, и кто-то невидимым огнивом зажег звезды. Митяй вскипятил чайник, перекусил и долго еще сидел, глядя на живой огонек свечи. Рано утром, еще в темноте, охотник, в полной готовности, выдвинулся к току. Легкий морозец ледком подернул, закраины луж, а звезды равнодушно наблюдали за ним с высоты. Замшелая земля предательски похрустывала под ногами. Митяй перешел лог, поднялся на бугор, и стал слушать тишину. Воздух был прозрачен, пахучий бор дремал, рядом звучал ручей, а хвойные макушки шептались, посмеиваясь над охотником. Димка тщетно вслушивался в предрассветную тайгу – глухарь, в это утро, не играл. Звезды тускли, на востоке заиграла заря, на поле забулькали тетерева, где-то весело замолотил дятел, и лес начал заполнятся щебетанием птиц. Митяй вернулся назад, сходил на поле, подновил прошлогодний шалаш, а остаток дня провел в заготовке дров. Вечером он снова отправился на ток, послушать, прилетит ли мошник. В сумерках Митяй услышал две посадки тяжелых птиц, дождался полной темноты, и бесшумно удалился. Он решил, что утром посидит в шалаше, а глухаря пока оставит – мало его. Печурка гудела, березовые полешки дружно потрескивали внутри, свечка тусклым огоньком освещала аскетичный быт. Митяй баловался ароматным чайком, заваренным, на брусничных листьях. В дверь постучали, - Пустишь добрый человек, передохнуть? Митяй отдернул щеколду, на порог зашел и сел у стола старик, лет семидесяти, в бесцветной телогрейке, в трех ухой шапке, с морщинистым лицом и редкой белесой бородкой. Он, кряхтя, снял с плеча свою фузею, не известной системы и поставил в угол. - Ну, как паря охота? - Нормально дедушка, чаю будешь? - Спасибо сынку. Дед достал почерневшую от сажи крышку солдатского котелка и положил на стол. Митяй сдернул с печки чайник, бросил пакетик ему в «кружку» и налил кипятка. -А ты, куда дедушка направился, темень на дворе. -За глухарём сынку, за ним родимым. -Так ведь, ток то тут слабый, поди последний петух и остался. Дед, хитро улыбнулся, посмотрел на Митяя с прищуром, - А сам то, что не взял? - Что, не уж то не стрельнул? - В следующий год возьму. Дед смерил Митяя взглядом, - А ты откуль будешь? - Городской я, Дмитрием зовут. Старик вынул махорки, достал кусок старой газетки, трясущимися руками свернул попироску, закурил. - А меня Антипычем кличут. - Здесь ток, всегда чахленький был. - За речку я, на болото, знаешь? Митяй прикинул, до речки километров пять, там еще сколько-то. Он был там один раз, завязал круг, да уж больно далеко, за день не прохватишь, дальше уже тайга, деревень нет одни зоны. Десятую часть, этих угодий, за выходные не обойдешь, а тут за речку. -Нет, дед, не знаю. -А я, тебя научу. - По узкоколейке речку перейдешь, бери правее на бугор, в конце бугра деляночка, от неё просек восточный, дуешь до столба, от него на большой ковш пару километров по болоту увидишь место. - Вона, у тебя сапоги забродные, вода сейчас средняя, должно хватить. Ступай если не спужаешься, а я, до другого, мож дойду. Антипыч допил чай, взял свой курмультук. И со словами - Бывай, паря, - растворился в темноте. Митяй глянул на часы – натикало полночь. Димка знал от деревенских охотников, что где-то за речкой есть тока, но вот где, толком никто не ведал. Он прикидывал, идти или нет, ориентиры призрачные, ночью шарахаться, хрен знает где, мероприятие сомнительное, да и дед, верно, пошутил над ним. -А если не сейчас, то когда? – Следующей весной? –Да, и не заблужусь, компас ведь есть,- думал Митька. Задело Митяя - дед ходит по звездам, а он, по компасу опасается. -Все решено двигаю. Димка сунул в рюкзак топорик, краюшку хлеба, банку тушенки, натянул болотники, нацепил подсумок, взял ружье фонарь и вышел в сумрак ночи. Ночь была тихой, месяц нырял меж седых облаков, тусклым светом освещая путь охотника. Димка разрезал полем, на узкоколейку, и засеменил по шпалам. Он дошел до моста, свернул вправо, на бугор. Бугор оказался не вытянутым возвышением, а размытой верховой равниной, конец которой на местности был достаточно абстрактной точкой. Митяю ничего не оставалось, как придерживаться направления захода. Он долго уже пёрся, лес казался враждебным, темные каряжины вырастали перед ним неоткуда, выкорчи казались дикими зверями, а сумрачные тени, нагоняя жуть, мелькали в полумраке. Митяй где-то пропустил делянку, уперся в болото. Взял левее. Метров через двести показалась заросшая вырубка, а в конце её, по разницам верхушек, проглядывался просек. Димка немного успокоился, глянул на часы – большая стрелка показывала на двойку. Просек был хламной, приходилось перелазить и подныривать через упавшие деревья, но сходить с единственного ориентира Митяй не решался. Покосившийся деревянный столб, черным обелиском вырос из зловещей темноты. Местами его поверхность была покрыта мхом, а квартальные цифры стерлись. По двум номерным выемкам, Митяй понял, что столб угловой и дальше просек нет. Звезд не было видно. Димка прикидывал, что большой ковш чуть левее маленького, и значит немного западней севера. Он смахнул шест, взял примерный азимут и шагнул в болотистую бездну. Воды было по колено, по оконцам кочкового болота, скользил полумесяц, редкие корявенькие деревца выплывали на встречу из туманной дымки. Вязь, казалась бесконечной, Митяю хотелось все бросить и развернуться, но изредка, меж седых облаков, показывалась Большая Медведица, ласково маня охотника. Спустя три четверти часа мыканий, Митяй, сквозь пелену, увидел верхушки корабельных сосен. - Надо же, не обманул старик! Охотник повеселел, зашагал гораздо уверенней, перед ним открылась вереница сосновых островов, протяженность которых, из-за тумана, он определить не мог. Митяй вышел на сухую землю, присел на валежену, перевел дух, закрыл глаза и не заметил, как задремал. Какое то, шестое чувство, заставила его вздрогнуть. Не далече, чем в ста метрах, закрэкал мошник. Его щелканье раздавалось все чаще и чаще, переходя в характерную трель, Димка даже разобрал точение. Митяй услышал еще одного и ещё. Глухари заливались в весенней огонии, дразня и раззадоривая друг друга. Заря, еще не родилась, и лишь на востоке небо начинало сереть, отнимая блеск у утренних звезд. Митяй встал, под второе колено ближнего петуха сделал первый шаг по мшалой земле, еще не веря в свою удачу. Глухарь щелкал почти без пауз, и уже, через несколько минут, охотник смог рассмотреть его на кособокой сосне. Митяю казалось, что осторожная птица вот-вот замолчит, спрыгнет, с толстого сука на планер и скроется в предрассветной мгле. Но мошник, без устали, все снова и снова, начинал свою реликтовую песню. Димка подкрался на выстрел, дождался очередного точения и спустил курок. Плотный звук выстрела пронесся над болотной марью. Глухарь, сраженный не ведомой силой, завалился на бок и тяжело плюхнулся в мох. Митяй был счастлив, он мысленно восхвалял всех святых и, конечно же, деда Антипыча. Второго выстрела не было, значит, дед не стрелял. Занималась заря, митяй вышел из болота, подрезался на узкоколейку, дошел до моста и долго ещё ждал старика, ему хотелось поблагодарить его, но напрасно, больше они не встретились. Следующей весной Митяй разведал, рядом, еще пару токов и еще долго, с рачительной осторожностью, пользовал их… …В Больницу Дмитрий Лазаревич, попал две недели назад, старуха его приставилась в прошлом году, после чего и сам он сильно сдал. Старшая дочка переехала с мужем в столицу, и лишь младшая, урывками от семьи, навещала его, через день. В эти дни, он чувствовал себя не ловко, чем-чем, а становится обузой, для родных, в его планы не входило. Немного подлечив старика, зав.отделения, без зазрения совести подписал документы на выписку, рекомендовав лекарства, покой и пастельный режим… Дед вошел, домой, проверил затхлый запах, вышел на балкон, вдохнул городской воздух, сел на табурет и долго так сидел, щурясь от яркого апрельского солнца, думал о своем. Вечерело. После смерти жены, ночами, он почти не спал, вот и в эту, длинную ночь, старик не знал, куда себя деть. Утром дед Митяй снял со стены фотографию, где они с женой молодые, а дочки еще школьницы, нежно провел загрубевшими пальцами, по родным ликам. Черканул несколько строк, на листке бумаги, положил его на середину стола. Достал из крайней книжки пятьсот рублей, сунул, кое-что, из холодильника в рюкзак, взял из кладовки ружье и вышел прочь. Лазарич шел к своей избушке, в которой не был несколько лет. Он вяло, перебирал, не слушающимися ногами, по весенней распутице, часто присаживался на валежины, что бы перевести дух и рассосать таблетку валидола. Потяжелевшее ружье, оттягивало нывшее плечо, а полупустой рюкзачок казался пудовым баулом. К хибарке он вышел уже в темноте, на удивление, в окне светился огонек. Он постучал. - Пустишь добрый человек передохнуть? Скрипнула щеколда, дверь ему отварил молодой человек. -Здравствуй сынок. -И тебе не болеть, дед. -Лазарич прошел, поставил в уголок свою потертую тулку, сел у стола. -Чаю будешь?- вежливо спросил «хозяин». Старик, кряхтя, развязал лямку рюкзака, достал кружку, поставил на стол. Парень сдернул с печи горячий чайник и налил деду заваренный чай. - Ну, как охота, паря? - Нормально. - А ты куда деда, по темноте то, направляешься? - Глухарей послушать, сынку. Их родимых. - Так ведь, нет тут тока, то! Старики сказывали, что был, за логом, да вырубили его, лет восемь назад. Дед хитро, с прищуром посмотрел на охотника. - А ты, чей будешь то? -Да я, не местный, городской, Лехой звать. - Ну, а меня Лазаричем кличут. - За речку я, на болото знаешь? Леха, выдержал паузу, прикидывая, что-то в голове. - Нет, дедушка, не знаю. - А я тебе подскажу… Старик объяснил как найти ток, допил чай, взял ружье. - Ну, бывай паря, коль не поленишься - будет тебе счастье. Лазарич вышел и растворился во мраке ночи. Он двигался, знакомым маршрутом. Одинокий месяц освещал ему путь, а бор питал живительной силой. В лесу, старый охотник знал каждую коряжину, каждый выкорч. Вот бывшая делянка, заросшая непроходимой чапыгой, здесь, когда-то был просек. А этот, вросший в землю, продолговатый бугорок - остатки от квартального столба. В груди у старика зажгло, дыханье перехватило. Нужно было передохнуть. Обессиленный дед сел прямо на сырую замшелую землю, вдыхая воздух, частыми не глубокими глотками. - Сейчас посижу и дойду,- уговаривал он себя, - немного осталось. Он отдышался, причастился из ручья, собрался с силами и сделал шаг в бескрайний кочкарник. В оконцах воды плавали равнодушные звезды, и лишь далекая Большая Медведица, ласково манила к себе. Впереди замаячили острова сосновых грив. Старик ступил на твердую землю. Приступ повторился, жгучая боль зарождалась в груди, растекаясь по всему телу. В горле пересохло, закружилась голова. Дед сел, достал из кармана пустую пачку, из-под таблеток и отбросил в сторону. Рядом заиграл мошник, в стороне, еще один. Лазарич опустил голову, закрыл глаза и слушал. Шапка слетела с головы и откатилась за куст. Глухари щелкали и точили, заливались в пьянящем экстазе. Неподалеку раздался плотный выстрел. Дед улыбнулся и замер… В открытых, но безжизненных глазах старика купалась румяная заря, а вешний ветерок теребил его, не покрытую, седину. …Игривое весеннее солнышко, мелькало меж зеленых сосен, отражаясь в лужицах, брызгалось своими слепящими лучиками, а от сотни солнечных зайчиков рябило в глазах. Лес оживал, наполнялся звуками, запахами, красками. Где-то, одиноко грустила кукушка, в глубине чащи бойко спорили суетливые птахи, дружно звенели прозрачные ручейки. В темных низинах и под изумрудными лапами молодых елей, еще лежал снег, но весна, с каждым днем, все уверенней брала своё... Путник в дороге устанет - В тайге, найдя свой приют, Ветер, о нём, панихиду сыграет, Глухари его отпоют… (охотникам посвящается) P.S. Вячеславу (С-300), большое спасибо за помощь. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
sibir 85 Жалоба Опубликовано: 25 октября, 2013 Спасибо! Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Максимус 27 Жалоба Опубликовано: 25 октября, 2013 Здорово. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
vovchik 1 Жалоба Опубликовано: 25 октября, 2013 Да, хорошо, могут же люди писать Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
С-300 8 Жалоба Опубликовано: 27 октября, 2013 Дима, этот твой рассказ просто шедевр! Спасибо! Получил огромное удовольствие. А каков сюжет! :Laie_60B: Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Олег555 117 Жалоба Опубликовано: 25 ноября, 2013 Дикий Урман. Глава 1 Тёмная, труднодоступная тайга. Река текла без солнца. Текла не в берегах, а в стенах дикого, нетронутого леса. Громадные кедры уходили ввысь, и только где-то там, над ними, светлело небо... А тут, внизу, сплетались корни, чернели вывороты, стоял сумрак...Только на плесах прорывалось солнце. Оно высвечивало дикую мощь и красоту тайги с её обросшими лишайником стволами, с зелёным бархатом валежин, с провалами настороженной мглы. Небольшой катерок «Волна» третьи сутки пробирался вверх по таёжному притоку Оби. На палубу поднялся моторист. - Тайга-то какая! Во, лесок-то! Как путешествие, Росин? — сказал он, вытирая концами руки, единственному пассажиру — молодому человеку лет двадцати шести — двадцати семи. - Это не путешествие. Путешествие — когда сам идешь, а не везут тебя. Кстати, скоро меня привезёте? - Завтра к вечеру дай Бог добраться. Уж пятьдесят километров, как река считается несудоходной. А нам ещё плыть да плыть. Ну, ничего, теперь доберёшься. Главное, на катер попал. А то ведь он в Тарьёган за всю навигацию только два раза ходит. Сейчас вот — в мае — да раз осенью. Резкий толчок! Моторист чуть не свалился за борт и тут же юркнул вниз, в машинное отделение. - Мель! Давай назад! — закричали у штурвала. - Назад не идет. - Ладно, стой. Подмывать будем. Началась какая-то хитрая операция: подмыв мели струей от винта. Корма чуть влево, чуть вправо, чуть влево, чуть вправо, и так с полчаса. Но вот катер дрогнул и отошел назад. - Хорош! Давай на нос! Теперь катерок едва подавался вперед, а с носа длинной палкой щупали дно. «Долгая песня», — решил Росин и отправился в каюту «мучить» английский — самую опасную мель на пути в аспирантуру. И ещё садились на мели, попали под винт коряги, но на следующий день «Волна» всё же добралась до места. Росин с набитым до отказа рюкзаком и ружьём в чехле вышел на берег. «Вот он какой, Тарьёган!» Деревушку со всех сторон обступила тайга, прижала к реке, будто собиралась столкнуть под берег. Прочно стояли дома. У каждого — лабаз на четырех столбах; собаки — по две, по три; в угоду старому хантыйскому обычаю — медвежьи черепа на кольях. К катеру, как на пожар, высыпала вся деревня. Русских несколько человек, всё население — ханты. Одежда вроде длинных рубах, подпоясанных сыромятными ремешками. У женщин и ребят расшита бисером. У всех на поясах ножи в деревянных ножнах. Даже у девочки лет трех миниатюрный ножик. По стертым ручкам видно: ножи тут — повседневное орудие труда. Росина окружили и в упор рассматривали хантыйские ребятишки. - Где мне найти председателя? — спросил он. Самый старший, не отвечая, повернулся и что-то закричал по-хантыйски. Из толпы у катера вышел молодой хант и направился к Росину. - Я председатель. Он, пожалуй, дольше учился в школе, чем занимался промыслом, но уже председатель промыслового колхоза. - Вадим Росин, охотовед. Прибыл к вам обследовать места под выпуск баргузинских соболей. Вечером в правлении проходило собрание. Сизоватый табачный дым плыл из открытой двери, а в самом доме всё сине. Занавески на окнах давно уже пожелтели от никотина. На скамейках степенно расселись ханты-старики. Кто помоложе, стояли вдоль стен, теснились в проходах. Тут собрались все охотники деревни. Среди хантов было несколько русских. Говорил председатель. Росин не понимал по-хантыйски ни слова. Председатель кончил. - Русским я сам объясню, — поднялся было Росин. Все засмеялись. - Не надо, — председатель тоже смеялся, — они по-нашему лучше нас говорят. Так куда посоветуем пойти охотоведу? — обратился он к старикам. - Думать надо, — ответил один из хантов. Трубки задымили гуще. Все молчали... Потом начали переговариваться, видимо советуясь друг с другом. Заспорили, зашумели, и вместе с ними председатель. Но вот утихли. Только два старых ханта продолжали говорить. Наконец все одобрительно закивали. Ханты-местные жители (охотники). - Они предлагают, — перевел председатель, — осмотреть два места: Дикий урман и Черный материк. - О чём же они спорили? - Что лучше: урман или материк. - Однако Дикий урман лучше подойдет, — подал голос до этого молчавший промысловик. - Не лучше! — по-русски возразил старик и тут же по-хантыйски начал что-то возбужденно доказывать. И снова общий спор... - Ну вот, решили: Черный материк, — объявил наконец председатель. - Что же, вы лучше знаете свои места. Пойду в Черный материк. А теперь помогите найти проводника, — попросил Росин. - Яким те места хорошо знал... — вздохнул председатель. — Утонул. - Пошто покойников поминать? Вон Фёдор отведёт! — крикнули из угла. — Что, хуже Якима тайгу знает? - Фёдор подойдет, — согласился председатель. — Как, Фёдор, отведешь в Черный материк? - Однако можно, — отозвался один из русских, среднего роста мужчина лет пятидесяти. - Вот и ладно... Пускай охотовед у тебя пока и остановится. После собрания Фёдор повел Росина к себе. - А как вас по отчеству? — спросил Росин. - Почто по отчеству? Зови, однако, по-простому: Фёдор. Шли через всю деревню. Нигде ни одного замка: не понимают, зачем запирать двери. - Вот и наша изба. Изба была не ниже обычных деревенских изб, а срублена всего лишь из семи венцов. Навстречу Фёдору выбежал громадный тёмно-бурый пес. - Первый раз вижу такую лайку, — удивился Росин. — И окрас необычный. - Ладный пёс. И по белке идет, и зверя остановит. А окрас, верно, один такой и есть в округе. Не лезь, Юган. Пошел на место! — Фёдор столкнул с груди собачьи лапы. Вадим Росин вошёл в дом. Бревенчатые стены, добротный самодельный стол, скамейки, кровать с цветным лоскутным одеялом. Почти в полдома печь. На ней связка лука. В углу ушат с водой, ухваты. У двери вместо веника глухариное крыло. - Здравствуйте! Из-за дощатой переборки вышла средних лет женщина. - Проходите, что же вы у порога-то стали, — пригласила она, повязывая платок, — не часто гости такие бывают. Росин вытер о медвежью шкуру ноги, поставил рюкзак и прошел в передний угол. - Приготовь, Наталья, самовар, — попросил Фёдор. - Да уж готов. Она пошла к самовару. - Оставь, — легонько отстранил он жену. — Уйду в урман, ещё натаскаешься. — И, как будто извиняясь перед Росиным, добавил: - Он у нас вон какой толстопузый, не по бабьим рукам. Наталья нарезала толстыми ломтями чёрного хлеба, поставила глиняную миску с тушеным мясом, положила вилки с деревянными ручками. - Подвигайся к столу, — пригласил Фёдор. — Надюшка, слазь ужинать. На печке зашуршал лук, из-под занавески показалась пара босых детских ножек, потом и сама Надюшка. Осторожно слезла с печки и, держа палец во рту, подошла к столу, не спуская глаз с незнакомого дяди. Мать улыбнулась. - Что надо сказать? - Здравствуйте, — прошептала Надюшка и уселась на край скамейки. Под столом вдруг раздался кошачий визг: Фёдор наступил коту на лапу. Надюшка замахала ручонками, и на глазах заблестели слезы. - Ну что ты? — сказал Фёдор. — Он вырастет — мне наступит. Надюшка засмеялась. - Это у меня меньшая. Старший сын был. Да ты ешь, не стесняйся. Чай, не купленое. Росин глянул на Фёдора, спросил несмело: - А что же с сыном? - Под медведя попал. Нашел берлогу и один зверя взять удумал. Стрелял, видно, да ранил. А вторую пулю зарядить не поспел. Кинулся тот из берлоги, задел по пути лапой. Нашли — уже неживой. И патрон в руке. - Сколько же ему было? - Да уже тринадцать почти...— проговорила Наталья. Росин поторопился перевести разговор: - А ты ещё в школу не ходишь? - Не, по осени пойду, — ответила Надюшка. - А букварь есть? - Пока нету. Мне папка портфель купит, как у Ленки,— сказала Надюшка и заболтала босыми ножками. ...Проснулся Росин поздно. На выскобленном желтоватом полу солнце прорисовало окно. Жмурясь от яркого света, умывался на подоконнике кот. Росин бросил на плечо полотенце, вышел к речке. Федор постукивал в лодке, прилаживая сиденье. Наталья чистила речным песком помятый походный котелок. Надюшка вместе с матерью старательно терла песком игрушечное ведёрко из консервной банки. После завтрака Росин пошёл на почту. Он легко узнал её по высоким столбам радиоантенны. Смуглая молодая хантыйка была там и радисткой, и начальником почтового отделения, и заведующей сберкассой, и, судя по приготовленному ведру с тряпкой, уборщицей. - У вас не телеграмма? — сдвинув наушники, спросила она. - Да, телеграмма. - Тогда берите бланк, пишите, пока не кончился радиосеанс. Росин быстро написал телеграмму. - «Место обследования выбрал, — вслух читала радистка. — Отправляюсь Черный материк двести километров северо-восточнее Тарьёгана. Росин». Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Олег555 117 Жалоба Опубликовано: 25 ноября, 2013 Дикий Урман. Глава 2 Утром, чуть рассвело, вышли из дома. От реки тянуло свежестью. Вода не шелохнётся. В деревне ещё спали. Только собаки, как замшелые пни, расселись по берегу и безучастно смотрели на реку. Всё снаряжение в лодке. Наталья, прощаясь, наказывала Фёдору не мешкать в тайге. Дескать, пока орехи не поспели, крышу поладить надо. - Не замешкаюсь, управимся с крышей, — отвечал он и давал свои нехитрые наказы, в которых, кажется, главное было — не спускать Югана, чтобы не ушёл за лодкой в тайгу. - Ну, путь добрый! — Наталья поклонилась. — Ба! Что же я в руках-то держу, — спохватилась она и заставила Фёдора взять узелок с испечёнными накануне пирогами. Фёдор оттолкнулся от берега веслом, и маленькая долблёная лодка легко заскользила по спокойной воде. На Фёдоре была поседевшая от времени рубаха, такие же штаны, на боку большой охотничий нож в берестяных ножнах. В лодке лежала видавшая виды одностволка, как обычно у промысловиков, небольшого калибра. Росин был в новенькой гимнастерке, в брюках из «чёртовой кожи». На голове коричневый берет. Через плечо в кожаном футлярчике фотоаппарат. В лодке объемистый зелёный рюкзак с блестящими пряжками. На нём двуствольное бескурковое ружье двенадцатого калибра. Свежий речной воздух заполнял грудь. Над головой было чистое небо, и только вдали на горизонте тянулась полоска ярких белых облаков. Эти далёкие облака подчёркивали тот радостный простор, ту необъятную ширь, в которую плыла их лодка. Лёгкая долблёнка неслась так, что у носа появились буруны. - Видно, держал весло в руках? - Приходилось. - У приезжих это не часто. Другой в долбленку и сесть не смеет. А сядет — зараз носом в реку. Ты только не рви веслом воду, не спеши: устанешь скоро. А нам весь день грести. Таперича дней пять только и делать, что грести. А там ещё и на себе тащить придется. Деревушка пропала за поворотом, но среди сосен виднелись низкие шалаши в два-три венца с двускатной берестяной крышей, какие-то сосуды, старые нарты, лыжи, истлевшая одежда. - Это что такое? — Росин приподнялся в лодке. - Хантыйское кладбище. - Как же хоронят в этих шалашах? - Да не сейчас ведь, раньше. Тогда и гроб не делали. Отпилят у долбленой лодки корму и нос, в неё и кладут. Чуть землю покопают, а сверху этот шалаш. Старухи по праздникам и кормить, и поить покойников ходили... За кладбищем по берегам пошел кедрач и ельник. Причудливые корни вывороченных деревьев были похожи на сказочные существа, хранящие тишину тайги. Тут поневоле не плеснёшь веслом. Всё настороженно, тихо, и казалось, вот-вот из-за коряг появится медвежья морда. Справа берег обрамляла длинная полоса жёлтого песка, слева до самой воды спускались заросли травы и кустарника. - На карте Тарьёган — последний населенный пункт на этой реке, — сказал Росин. — Никаких селений больше не будет? - В эту сторону не будет. Старое зимовье только. Тринадцать песков отсюда. - Каких песков? - А вот видишь, по одну сторону песок тянется. По другую нету. Повернет река — песок на ту сторону перейдет. Так тринадцать раз переменится песок берегом — и будет зимовье. Мы по рекам всё песками мерим. - Как же ими мерить? Один песок на двести метров, другой километра на два тянется. - Это верно. Однако реки наши никто не мерил, верстовых столбов нету. Как скажешь, к примеру, где старое зимовье? У тринадцатого песка. Где кедрач хороший начинается? У осьмнадцатого песка. Ты не гляди — пески разные. Это если один с одним мерить. А десяток с десятком — на одно и выйдет. - Я когда-то думал, тут кедры одни, пихты, лиственницы, ёлки с соснами. А здесь вон, сколько берез, — сказал Вадим. - Как же без березы? Она тут для всего нужна: на нарты, топорища, ручки, да мало ли... А что тебя по охотницкому делу учиться заставило? — неожиданно спросил Фёдор. — Что там у вас, под Москвой, охота шибко хорошая? Отец-то не охотой промышлял? - Нет, не охотой! — Росин засмеялся. — Он у меня слесарем был. А в лес, правда, каждое воскресенье ходил. И меня другой раз брал. Я тогда ещё в школе не учился. Вот, наверное, с того времени и привык к лесам. Потом всё свободное время в лесу пропадал. Товарищ у меня — Димка, так нас с ним матери с фонарями ночью разыскивали. В каникулы с темна до темна в лесу. Охотились с луками. Ничего не убивали, конечно. А потом, в войну, ружье после отца досталось. Так вот и привык к лесу, и в институт такой поступил. А Димка ихтиологом стал, рыб изучает. Росин помолчал, улыбнулся своим мыслям, потом продолжал: - Мы с ним ещё в четвертом классе путешественниками хотели стать. Потом узнали, что просто путешественников, без специальности, не бывает. Решили стать биологами. А позже, классе в девятом, оказалось, что и в биологии выбирать надо. Вот и выбрали... Так что, можно сказать, с детства мечта. - А не наскучит по урманам-то мотаться? - Тебе же вот не наскучило. - Я привычный. А надоест если, тогда что? Росин усмехнулся: - В канцелярию сесть можно, в «табуретный рай», как у нас говорили. Туда и с нашей специальностью можно. - Ну а женишься? Всё одно, так и будешь в тайге? А она как? - В экспедициях врачи тоже нужны... Фёдор, а это ведь тринадцатый песок. - Вон и зимовье. — Фёдор кивнул на груду зеленых ото мха полуистлевших брёвен. — Однако время чай варить. Лодка прошуршала носом по песку и остановилась. Росин вылез, подтащил лодку подальше на берег. Достал из кармана блокнот с привязанным к нему карандашом и начал писать. Синеватый дымок змейкой потянулся кверху — Фёдор разжег костер. Подвесил над ними отчищенный Натальей котелок, притащил из лодки мешок с продуктами, расстелил чистую полотняную тряпицу, поставил на неё кружки, положил хлеб. - Полно писать-то, чай готов. Попьём — и дальше. Росин подсел к Фёдору, взял кружку и с удовольствием начал потягивать пахнущий дымком чай... - Ты допивай, а я вытаскивать пойду. - Чего? — не понял Росин. - Из лодки все. Тут перетаска. Оказалось, река делала петлю, и с давних пор здесь перетаскивали грузы и лодки посуху, чтобы скоротать вёрст двадцать. Сначала понесли лодку. Валежник, растопыренные шишки, дорожки муравьев — совсем не часто ходили тут люди. По сторонам вперемежку и сосны, и ели, и кедры. А вот пихта. Деревья всех возрастов. И старые — в обхват, и вовсе молодые — чуть от земли. Неожиданно тропинка нырнула вниз, прямо в темную от нависших ветвей воду. - Смотри-ка, Фёдор! На сосне, на виду у всех, кто пройдет этой тропкой, висело хорошо смазанное ружье. - Ты чего по сторонам смотришь? — спросил Фёдор. - Смотрю — есть, что ли, кто поблизости? - Нет, паря, никого. Это с нашей деревни ханта берданка. Пойдет на промысел — возьмёт. Пошто её в деревню таскать. - А не получится: придёт, а ружья нет? - Куда же денется? — засмеялся Фёдор. - А возьмет кто-нибудь! Ведь народ всякий бывает. - Нет, свои не возьмут, а чужого народа здесь нету. А вон, гляди, береста — там у него припас патронов схоронен. Идем, что тут стоять. Вот уже сколько раз встречался Росин и раньше, и тут, в Тарьегане, с этой простотой нравов, с полнейшим доверием хантов. Но это всегда удивляло его. А теперь особенно. И как же не удивляться: даже ружьё можно хранить в лесу, на сучке, так же надежно, как дома. Вскоре представился случай ещё раз убедиться, как верны здесь люди своим обычаям. После недолгого отдыха, когда опять легко работалось веслом и отплыли уже километра два, Фёдор вдруг спохватился: - Обожди-ка. Давай к берегу! Забыл на стоянке. Вернуться нужно. Ещё не поняв, в чем дело, Росин вылез на берег и принял у Фёдора вещи. - Ты погоди здесь, на порожней-то мигом обернусь. Кедровка. Федор сильно оттолкнулся веслом, и долбленка быстро заскользила по течению. - Да чего ты забыл?! — крикнул Росин. - Забыл... «Чего забыл? Таган, кажется, сказал. Какой таган? Вроде никакого и не было», — подумал Росин и, устроившись поудобнее на берегу, опять достал свой блокнот. В стороне что-то зашуршало, Росин взглянул туда. От берега отвалился кусок земли и, рассыпаясь, покатился вниз... Росину всегда было приятно видеть такое: и как посыпалась сама по себе земля с берега, и как на твоих глазах упала ветка с дерева. В такие минуты начинаешь чувствовать, что ты опять стал своим в тайге, она перестала тебя дичиться и открывает тайны до этого загадочных шорохов и звуков. Тёмно-бурая с белыми крапинками птица размером чуть меньше галки села на елку. Кедровка. Росин сидел неподвижно, и, не опасаясь его, птица перепорхнула к стволу и забралась в гнездо. «Как обычно, с южной стороны устроила», — отметил Росин и уткнулся в блокнот. Не успел исписать и трёх страниц, а Фёдор уже вернулся. - Ты чего забыл? — спросил Росин, заглядывая в лодку. Но в лодке пусто. - Таган поставить забыл. - Какой таган? - На который котелок вешали. - Да мы же его на обыкновенную палку вешали. - Таган эту палку зовут. - Зачем тебе она? Неужели на другом месте нельзя ещё срезать? Покажи, что за палка, ради которой стоило два километра туда и обратно ездить. - Обыкновенная палка, с зарубкой для котелка. - Ничего не понимаю, — пожал плечами Росин. — Зачем же ты ездил? - Мы, как с места снимались, забыли таган в землю воткнуть. Ты котелок снял — таган бросил. А у хантов обычай: уходишь — не бросай на землю, воткни рядом с костром, чтобы другим на новый время не тратить и деревца не губить. По этому тагану и место для привала с реки заметить можно. Я, паря, с рождения среди этих людей, и нарушать их обычай мне не пристало... Говорил Фёдор всегда ровно, спокойно. В нём сразу угадывался человек, который не может таить зло. От его открытого взгляда, мягкого, спокойного голоса, несуетливых движений исходили умиротворение и спокойствие. Песок за песком оставались позади лодки. Солнце уже низко. Побаливали от работы руки. Река петляла: то справа солнце, то слева, то сзади... Высокий жёлтый яр подковой охватил плёс. В вышине, на яру, красными колоннами уходили ввысь стволы могучих сосен, и казалось, за их вершины зацепились пенно-белые облака. - А ты в Калинине не бывал ли? — неожиданно спросил Фёдор. - Бывал. А что? - Посмотреть охота. Ведь я вроде бы тверской. - А в Сибирь как же попал? - Дед сюда в кандалахё... Подальше надо от яра. — И Фёдор повернул лодку. — Тут то осыпь, то сосна. Бывает, грохнется. Вдруг как гром загремел над берегом. Это тысячекрылая стая гусей тучей поднялась над прибрежной поляной. Бросив в лодку весло, Росин торопливо щелкал фотоаппаратом. Фёдор что-то кричал, но Росин не слышал его: слишком велик этот шум. Гуси в полёте. - В тундру, сказываю, летят! Там, поди, лед ещё, так они пережидают. Растянувшись широкой полосой, гуси полетели вверх по реке. За яром берег был сплошь завален мёртвыми деревьями. - Помнишь, на собрании про Дикий урман сказывали? Вот здесь река на два протока расшибается. Один как раз к урману пошёл. — Фёдор кивнул в сторону захламленного мёртвыми деревьями берега. - Где же там проток? Гора бурелома, и всё. - Сразу не углядишь. Давай поближе подчалим. Осторожно, чтобы не ткнуться в полузатопленные деревья, Фёдор подвел лодку к завалу. Между нагромождениями бурелома хорошо было видно что-то вроде грота. - Сюда протолкаешься и попадешь в проток. Километров триста до урмана. Это по речке. Напрямую, ясно, ближе. Только прямо не пройдёшь: болота. А места там богатые. Кедрачи добрые. Валежника — ногу сломишь. Для ваших соболей лучшего места не найти. - Да, но большинство решило, что Черный материк самое удобное место, — ответил Росин, продолжая с интересом рассматривать необычный грот. - Оно верно, самое удобное. Ни завалов, ни болот. И соболей туда на катере подвезти можно. А в Дикий урман на нашей лодчонке не во всякую пору пробьёшься. У нас по этому протоку ни охотник, ни рыбак не плавает. Редко, кто по молодости, удаль вроде свою показать. И я как-то пробрался... Жаль, вот туда и зимой несподручно. Пешком — далече, на оленях тоже нельзя: мха там для них нету, кормить нечем. А то бы лучшие места для ваших соболей. Все так говорили. - Как все? А сколько на собрании спорящих было? И надо полагать, большинство за Черный материк высказалось, коли нас туда направили. - Не о том спорили. Худо вот, по-хантыйски не понимаешь. Ведь о чём спор: можно в Дикий соболей отвезти али нет? Кабы решили, можно, почто бы в Черный материк идти. Разве с Диким урманом сравнишь. - Неужели спорили только о том, можно ли приехать? Да ведь мы же соболей на самолетах отправим. Прямо на место. Зимой каждое озеро — аэродром. Ведь озера там есть. - Озер хватает. Вся наша тайга озерами да болотами изъедена... Вон, значит, как: по воздуху соболя прилетят. Хитро. Тогда, паря, только в Дикий урман надо. Почто кое-как делать, когда хорошо можно. Росин в сердцах оттолкнулся веслом от топляка и направил лодку к берегу. - Ведь я же просил собрание указать мне лучшие массивы кедрача, и всё! Какое им дело, можно туда проехать или нет? - Как же так, какое? Для нас делается, для промысловиков. А какой нам прок, если ты место поглядишь, а соболей подвезти нельзя? Вот и решили: пускай место будет похуже, зато соболей подвезти можно. А что они по воздуху прилететь могут, никому невдомек. У нас по воздуху только почта летает да доктор иной раз... А чего сердиться, вот она, дорога в урман. Повернём туда. Росин достал карту. - Это уже будет край Васюганских болот... Перепад воды метр на сто километров. И там, значит, этот урман?.. — в раздумье говорил Росин. — Но ведь я сообщил в управление, что отправляемся в Чёрный материк. К середине июля должны вернуться. А успеем мы к этому сроку вернуться из Дикого урмана? - В июле, однако, вернемся... Обязательно надо, пока вода не сбудет. Спадёт, там уже не проплывешь... А пешком болота не пустят. Поторопимся... А если письмо отправить надо, так завтра утром отправим. У нас тут своя почта. Верно, не шибко быстрая. Да тебе и не к спеху. Фёдор завернул письмо в бересту, очистил от коры длинную палку и заострил с одного конца. - Ну, вот и всё. Воткнул палку в берег, а в расщеп вверх вставил завёрнутое в бересту письмо. - Рыбак какой-нибудь заметит — заберёт на почту. Белая береста ярко выделялась на тёмно-сером фоне бурелома. - Ну что ж, теперь можно и в Дикий урман, — сказал Росин. — Фёдор, а что это за затёска? Вон, на пихте. - Охотник собаку звал. Фёдор вытащил из-за пояса топор и обухом с силой ударил по затеске. Глухо, но мощно, как тяжёлый колокол, загудела от удара пихта... Верно: удобно звать собаку — далеко слышно. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Олег555 117 Жалоба Опубликовано: 25 ноября, 2013 Дикий Урман. Глава 3 Таёжные завалы. Лодка так же легко, как по реке, заскользила и по протоку. Плыли будто по ущелью, только по сторонам не скалы, а высокая кедровая тайга... Но с каждым поворотом кедрач становился всё ниже, и вскоре лодка выплыла на открытую равнину. Впереди простиралось в туманной сини обширное болото, поросшее молодым, только поднявшимся хвощом. Местами торчали редкие, чахлые сосенки. То здесь, то там, вытянув длинные шеи, перелетали утки. Сколько Росин ни греб, всё те же берега, всё тот же хвощ, всё те же, казалось, сосенки... Но как ни велико болото, есть край и у него... Опять по сторонам встали деревья. Тут прямо не пробьёшься: запетлял проток. Накренились над ним подмытые водой ели. Всё уже полоса чистой воды. Её сжимали заросли кубышек. Их жёлтые цветы и круглые ременчатые листья стояли неподвижно. Торчали покрытые зеленой слизью топляки. Густые ветви скупо пропускали солнце. На куст ивняка вспорхнул рябчик. Чуть пригнув хохлатую головку, посвистел соседу на той стороне речки. - Началось. — Фёдор кивком головы указал вперёд. Поперёк протока высилась целая баррикада из старых, с опавшей корой деревьев. С торчащих, как рога, сучьев свисали космы выцветших водорослей. - На берег выбираться надо. Смотри, как накрестило. - Да и там не лучше, — отозвался Росин. - Там хоть под ногами твёрдо. Выгружай, на руках лодку перетаскивать будем. - Смотри-ка, Фёдор, дальше ещё завал! — удивился Росин. - Теперь всю дорогу так будет, недели полторы. И ещё, однако, хуже. Не забоишься? - Ну что ты! - Как знаешь. Погоди уж, не опускай лодку, потащим сразу за другой завал. Остерегайся, на сучья не напорись. Что-то мелькнуло сбоку. На кривой внизу ствол берёзы прыгнул горностай. По шероховатой коре он легко взобрался метра на два, и теперь из-за ствола выглядывала любопытная мордочка. Росин опустил лодку и побежал к берёзке. Горностай с проворством белки взобрался вверх и был уже в кроне дерева. Росин поправил ремешок фотоаппарата и полез на берёзу. Подобрался к горностаю почти вплотную: протяни руку — и достанешь. Обхватив ногами ствол, Росин освободил руки и навел фотоаппарат на зверька. Горностай тоже бывает опасен. Горностай настороженно смотрел в объектив и вдруг бросился в лицо. Росин чуть не свалился с дерева, а горностай, проскочив возле уха, уже сидел на конце дальней ветки. Росин опять навёл фотоаппарат и сделал несколько снимков. Около берёзы под старым гнилым пнём была нора. Где-то там, в глубине, под корнями, гнездо, выстланное перьями птиц, шкурками и шерстью съеденных горностаем мышей и полёвок. Может быть, там уже были маленькие горностайчики. Чтобы не тревожить больше зверька, Росин поспешил уйти. Лодку спустили на воду... Несколько гребков веслом — и за поворотом ещё завал. А уж за ним проток, казалось, сплошь завален деревьями. - Так только кажется. Кое-где и там понемногу плыть можно, — подбадривал Фёдор. Проталкиваясь между стволами, медленно двигалась лодка. Вот оба вылезли на дерево, лежавшее поперёк протока, и под ним протолкнули лодку. Но дальше завал — не протолкнёшь. И берега крутые. - Придется, паря, за топоры. Вместе со щепками летели брызги. Ухало в воду одно бревно, вздрагивало под ударами топоров другое... Лодка постепенно уходила в прорубленное окно, как под мост. Теперь уже рубил только стоящий на носу Росин. Фёдор сидел на корме и, ухватившись за бревна, держал лодку. Ухнуло в воду очередное бревно, и весь завал над головой неожиданно шевельнулся, осел. Оба инстинктивно сжались... Но завал не обрушился. С опаской посматривая вверх на толстенные валежины, Фёдор вытолкнул лодку назад. Не спеша закурил, внимательно осматривая завал. Росин положил топор и, растерянно улыбаясь, смотрел то на Фёдора, то на завал. - Дай-ка топор, — попросил Фёдор. — У меня, поди, навыка-то поболе. Прежде чем рубить, Фёдор долго осматривал, даже ощупывал каждое дерево... И всё кончилось хорошо. Долбленка выплыла из-под завала с другой стороны. - Так, паря, прорубились, теперь маленько поплывём. Проток превратился в кладбище лесных великанов. Вековой кедр, поваленный ветром и временем, перегородил собой речку, падавшие деревья сносило течением и прижимало к его корявому стволу. Весеннее половодье приносило бурелом, и так из года в год рос огромный завал. В иных завалах деревья лежали так плотно, что даже солнце не могло пробиться к воде. Вода под ними казалась чёрной, и из темной глубины изредка показывались громадные полосатые окуни, караулившие добычу среди обглоданных сучьев. - Опять прорубаться будем? - Нешто этот прорубишь! Берегом тащить придется. Давай как-нибудь вылезай. Росин по завалу выбрался на берег. Придерживаясь одной рукой за ветку ивняка, другой брал у Фёдора вещи и складывал на землю. Синица-гаичка прыгала по веткам береёки, осматривала наросты лишайника, заглядывала в торцы сломанных сучков, в развилки веток. - Слышишь, бурундуки заговорили? По всей тайге. К дождю, — сказал Фёдор, подавая рюкзак. На берегу, на поваленном дереве, сидел на задних лапках нахохлившийся полосатый бурундучок и время от времени трункал, не обращая внимания на людей. Росин давно уже, к неудовольствию Фёдора, наводил на бурундука фотоаппарат то с одной, то с другой стороны. Лодку приходилось то поднимать над головой и протаскивать поверх сучьев, то проталкивать по земле в просвет под завалом, а то просто тащить на спине, обдирая о сучья лицо и руки. Росину к тому же надо было стараться не задевать за сучья фотоаппаратом. Всё на Фёдоре было уже не один сезон ношено. И эти посеревшие от дождей брюки, и эта линялая, примявшаяся по костям рубаха. Только бродни совсем новые. И он вроде жалел их, старался получше выбирать дорогу. ...За тучами не видно, село ли солнце. Но по сгустившемуся в тайге сумраку чувствовалось: пора готовиться к ночлегу. Небо изредка освещали молнии. Погромыхивал гром. - На нас туча накатывается. — Фёдор покосился на небо и туже натянул брезент на остов шалаша. Резкая смена погоды. Росин сел на валежину. Как обычно, в последнее время по вечерам было немножко грустно. «Вернусь из тайги, напишу отчёт и обязательно, хотя бы денька на два, в Москву, к Оле... А потом снова в урманы можно...» Молнии сверкали всё чаще, ярче и ближе — то трещиной, то разветвленным корнем, то сплошной вспышкой. Грохот — даже в ушах звенело. Вдруг в самой толще тучи вспыхнул слепящий зелёно-белый огонь. Через мгновение погас, но туча ещё горела каким-то жутким, фосфорическим зелёным светом. Ударили по брезенту упругие струи дождя. С новой силой рвали ночь синеватые вспышки. Деревья, протока, трава высвечивались из кромешной тьмы, видениями незнакомого мира. Ветер метался в вершинах. То тут, то там раздавался треск ломающихся стволов, шум падающих деревьев. - С таким ветром дождь недолго будет, — проговорил Фёдор, удобнее укладываясь в шалаше. Росин лежал на ворохе травы и слушал, как гибли деревья. Но усталость взяла своё... И вскоре он уже не слышал ни шума ветра, ни треска ломающихся стволов, ни громовых раскатов... Среди ночи разбудил Фёдор: - Гарью что-то пахнет. Путаясь в брезенте, вслед за Фёдором Росин выбрался из шалаша. Одна сторона неба была озарена густо-красным заревом. - Ну и подыхает. - И тайга горит. На нашей речке, однако, откуда вчера свернули. Вечор там пуще, чем тут, сверкало... И насверкало... Сюда бы огонь не повернул. - Мы же на реке. Чего бояться? - Ишь ты, река! Тут на обоих берегах хватишь лиха. - Да от нас до пожара километров тридцать. - Меньше, однако. Да хоть бы и так. А верховой пожар в ночь до двухсот верст проходит. От него и зверь уйти не может, хоть загодя чует, белки на лету горят... Однако ветер от нас заворачивает. Иди досыпать. Фёдор угрюмо смотрел на колышущееся зарево. Гибла тайга, и он бессилен был помочь ей. Он хорошо знал те места, и для него пожар был личным горем. ...Росину казалось — только положил голову на охапку травы, а Фёдор уже тормошил: - Вставай. Светло. Под мокрым брезентом не хотелось даже шевелиться, но надо вставать. Утренний туман курился над речкой. Росин укладывал в лодку снятый с остова брезент, Фёдор нес к ней мешок и ружья. - Смотри-ка, — прошептал Фёдор, глазами показывая на ту сторону протока. Там, среди поднявшейся травы, лосиха лизала большеухого рыжего лосенка. Он неуклюже расставил длинные, ещё непослушные ноги. Увидев людей, лосиха подтолкнула его мордой и потихоньку, чтобы не отстал, побежала в заросли ивняка. Росин пожалел, что ещё мало света, нельзя фотографировать. Над сонной водой застучали топоры. - Прибавила, паря, гроза работы. Гляди, по реке сколько свежих деревьев за ночь подвалила. - Ничего, пробьёмся. Над головой прошумели мощные крылья. Неподалеку, на вершину кедра, сел глухарь. Росин потянулся за ружьем. - Обожди, рано, — остановил Фёдор, хотя до кедра было не больше сорока шагов. Неторопливо протолкал лодку к самому кедру. Глухарь вытягивал шею, ворочал головой и смотрел вниз. Ни тени страха, только любопытство. - Почто не стреляешь? — удивился Фёдор, глядя, как Росин, поцелившись, опустил ружье. Красавец-глухарь. - Это не охота. Всё равно что домашнего петуха пристрелить. Никакого интереса. Ведь мясо есть пока. - Да уж можно бы и подзапастись. - Такого через завалы таскать не согласишься. Росин замахнулся на глухаря и свистнул. Ко, ко, ко! — тревожно заклокотал глухарь и переступил на ветке. Ветка закачалась, глухарь потерял равновесие, замахал крыльями, но не удержался и полетел. - Ну и в дебри ты меня завел. Глухаря не прогонишь, пока сам не свалится. Вдруг Росин махнул ружьем и, кажется, не успел даже приложить к плечу, а раздались два быстрых выстрела. Фёдор краем глаза видел: что-то мелькнуло над головой. - Давай к берегу, — сказал Росин. Быстро выскочил и вскоре принес из ивняка пару маленьких чирков-свистунков. - Ловко, паря! Мастер стрелять. Я в тумане и усмотреть не успел. - Вот этих легче таскать. Да они и вкуснее. Кедрач отступил, и в низине, как засыпанные снегом, показались заросли черёмухи. Не сломлена ни одна ветка. Только для себя цветёт тут черёмуха. Всё заливал пьянящий запах, особенный, смешанный с запахом кедров. Но дальше опять сдвинули берега, и опять в протоке хаос мёртвых деревьев. Руки уже привычными движениями то вынимали из лодки вещи, то снова укладывали. Только на редких болотах отдых. Уж там ни завала, плыви да плыви, смотри, как перелетают с места на место утки, как бегают по мелкой воде кулички, как солнце дробится в ряби болотных окон. Но не каждый день попадались болота, и потому под вечер обычно не держали ноги. Едва только останавливались на привал, Фёдор уже собирал хворост, обламывал тонкие веточки с засохших еловых лап, клал их под хворост и с первой спички разжигал костёр. Огонь тут же охватывал сухие ветки, и, пока Росин развязал мешок с продуктами, у Фёдора уже пылал жаркий, почти без дыма, костёр. Котелок всегда висел там, где было как раз столько жара, чтобы в нём хорошо кипело, но не переливалось через край. Готовил Фёдор мастерски: и быстро, и, главное, уж очень вкусно. Дымилась уха из окуньков, которых Фёдор таскал прямо из-под берега, шумел чай, заваренный погуще, чтобы не пах древесной прелью. Потом упругая постель из веток, и ночью приятный сюрприз: увидели, как напротив, в речке, купались выдрята. Они ныряли, кувыркались в воде, ловили один другого за хвост, ловили свои хвосты. Наигравшись, начинали свистеть, призывая мать. Выдра накормила их рыбой, и выдрята пропали под берегом: ушли спать. А выдра бесшумно вылезла из воды и принялась кататься в траве. Каталась она довольно долго, а потом старательно вылизывала шерсть. Теперь проток с каждым днем становился уже. Над головой сцепились ветки ивняка, растущего на обоих берегах. Лодка плыла, как в зеленом тоннеле. Поперёк протока, почти касаясь воды, лежало толстое бревно. Фёдор направил лодку к берегу и вылез. Вылез и Росин, собираясь разгружать лодку. - Подожди, — остановил его Фёдор, — сейчас подниму, а ты протолкни долблёнку. - Это бревно поднимешь? — удивился Росин. Не отвечая, Фёдор взялся за комель и медленно выпрямился, приподняв бревно. Росин торопливо протолкнул лодку. Фёдор там же медленно опустил бревно на место. Росин подошел к бревну и тоже попробовал поднять. Куда там! Даже не шелохнулось. А ведь в институте с нормой третьего разряда по штанге справлялся без всяких тренировок. Вскоре не стало и тоннеля. Проток обмелел, и посреди него кустарник рос так же буйно, как по берегам. Лодку тянули бечевой. Росин грудью напирал на верёвочную лямку, а Фёдор лез впереди, прорубая узкий проход в ивняке. Поперек протянулся довольно толстый сук. Фёдор поднял руку, без всякого усилия повернул его. Крепкий сук хрустнул, как будто тонкая хворостина. Под водой то и дело попадались Выдрята беззаботно резвятся. трясины, ямы.Провалившись в одну, Фёдор чуть не утопил топор. - Давай лучше стороной, посуху потянем. Но и тут не легче: заросли старого тростника, малинника, молодой крапивы. Заросшие мхом, перепутанные поседевшими травами буреломы и здесь вставали поперек пути. От пота саднило глаза, горели натёртые грудь и плечи. Федор предложил: - Отдохнём малость. Росин сел на нос лодки и, как всегда в свободные минуты, достал блокнот. Фёдор сидел, привалившись спиной к валежине, и смотрел на заросшего щетиной Росина. - Что ты всё пишешь? - Места здесь хорошие. Записываю, что бобров на вашей речке поселить можно: ивняка по берегам много, осинника. Берега в большинстве случаев для нор пригодны. И ондатра тут приживётся: заросших стариц, озер много. В общем, пока до Дикого урмана доберёмся, два попутных обследования сделаю: под выпуск бобров и ондатры. Со лба на блокнот упали капельки пота. «Да, — подумал Фёдор, — эту работу только за деньги не сделаешь. Ещё шибко тайгу уважать надо». - Вставай, однако. Нужно по большой воде обернуться, а то ведь ни проплыть, ни пройти будет. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Олег555 117 Жалоба Опубликовано: 25 ноября, 2013 Дикий Урман. Глава 4 Фёдор обернулся, приподнял руку. - Тише... -Что? - Конец, отмаялись! Слышишь, чайки кричат? На озере. Тут их два: одно поменьше, другое большое, Щучьим прозвано. За Щучьим и Дикий урман. И вот, наконец, лодчонка, добела истёртая о траву и стволы деревьев, легко заскользила по чистой воде. Теперь работа веслом казалась уж слишком лёгкой. Долблёнка быстро пересекла маленькое озерцо, прошла проток и заскользила по свинцово-серой воде Щучьего озера. - Ишь, вода-то, как в ложке, не шелохнётся, — сказал Фёдор. На залитых солнцем берегах жёлтыми серёжками цвела ива. Издали казалось, что это и не кусты, а высокие стога. Вспугнутые лодкой утки, чуть пролетев, тут же плюхались на воду и как ни в чем не бывало продолжали заниматься своими утиными делами. Красноголовые нырки подпускали почти вплотную. Фотографируя их, Росин израсходовал не одну плёнку. - Сюда бы наших подмосковных охотников. Они бы приучили их к порядку! — Росин засмеялся, провожая взглядом чирка, взлетевшего почти из-под весла. Фёдор положил весло и достал из котомки небольшую дощечку с намотанным на неё прочным пеньковым шпагатом. Шпагат, чуть ли не с карандаш толщиной, оказался леской. На конце её блестели самодельная блесна и крючок. Казалось, такая приманка не поместится ни в одной щучьей пасти. Но блесна и крючок были отшлифованы о траву и воду. Видно, владелец уже не один год пользовался ими. - Эту ещё ни одна щука не обрывала, — довольно заметил Фёдор, увидев, с каким изумлением Росин рассматривает леску. Блесна сверкнула жёлтой медью и скрылась в воде позади лодки. Фёдор взял леску в зубы, перекинул за ухо и снова принялся грести. Кое-где по озеру зеленели пучки молоденького тростника. Глубина под лодкой была вряд ли больше полутора метров, но длинный кол не доставал дна, легко уходя в толстый слой жидкого ила. - Рыбы тут — как в садке, — не выпуская из зубов лески, проговорил Фёдор. — Тут её только птицы ловят. Фёдор хотел сказать ещё что-то, но леску сорвало с уха, он бросил весло и, быстро перебирая руками, стал подтягивать добычу к лодке. Рыба упорно сопротивлялась, но Фёдор, не обращая внимания на рывки, тянул леску, благо надеялся на прочность снасти. Всплеснув водой, в лодку ввалилась большая зеленая щука. В ней было никак не меньше пяти килограммов. Она шевелила жабрами и разевала зубастую пасть, стараясь освободиться от крючка. Федор потянулся было к блесне, но тут же отпрянул: щука бешено забилась, подпрыгивая и ударяя хвостом по борту.Только удар веслом заставил её затихнуть. Росин достал небольшую рулетку, смерил щуку. Потом в маленький пакетик положил несколько чешуек и сделал пометку в блокноте. - Почто тебе это? — заинтересовался Федор. - Димка просил. Я тебе говорил — ихтиолог. Для него и меряю. А по чешуе он возраст определит. Блесна снова играла позади лодки. Раззадоренный быстрой удачей, Росин не спускал глаз с лески. Но она свободно тащилась за лодкой, только изредка напрасно настораживала, цепляясь за траву. Скоро не стало и этих слабых рывков — лодка вышла на глубину. Тут уже не было ни торчащих из воды тростников, ни камышей. Перед глазами только зеленоватая вода большого озера. А дальше, у самого горизонта, тёмно-синяя полоса леса. - Вот это и есть Дикий урман,— сказал Федор.— Теперь, пожалуй, скоро не возьмет: далече от берега. — Он накрепко привязал леску к лодке и взялся за весло. Скопа тоже с дичью. Над озером, высматривая добычу, летела скопа. Кричали и кружились чайки. Маленькие острокрылые крачки держались ближе к берегу. Заметив рыбёшку, они с разлёту бросались вниз, бесстрашно врезаясь головой в воду. Одна за другой проносились парочки уток. - Ишь, крылья звенят, как колокольцы. Гоголи. — Фёдор проводил глазами утиную стайку. Всё дальше один берег, всё ближе другой. Росин и Фёдор уже хорошо видели полосу тростников, обрамлявшую берег возле урмана. У этой полосы плавали и взлетали утки. Птиц почти не было видно, только блестящие на солнце круги воды указывали место, где они поднимались или садились... Но вот круги стали едва заметны: тёмное грозовое облако закрыло солнце. Над озером, нагоняя рябь, потянул лёгкий, но уверенный ветерок. - Вовремя успели, — сказал Фёдор. — Теперь до большой волны в тростник забьёмся. Только подналечь надо. Ишь, облако настоялось. Давненько на него посматриваю. Будет... Он не договорил. Долбленку резко дёрнуло в сторону. Фёдор бросил весло и схватился за гудящую леску. - Правь леской! Такого черта скоро не возьмёшь! На крючке была какая-то очень крупная рыба. Леска стремительно резала воду, металась из стороны в сторону. Росин, изо всех сил налегая на весло, едва успевал смягчить рывки. - Не леска — верёвка, а того и глади, лопнет! — кричал он Фёдору. То слева, то справа рассекала леска воду. Но вот натянулась впереди и так потащила лодку, что вода закипела у носа. - Вот это штука! Вот кого бы тебе измерить, — говорил Фёдор, удерживая снасть обеими руками. Леска ослабла... Натянулась снова... Опять ослабла. - Выдыхается. Попробуй подтянуть, — предложил Росин. Фёдор тронул на себя леску. Она тут же вырвалась из рук и рванула лодку. Долбленка черпнула бортом. - Греби по ходу! — крикнул Фёдор. Росин быстро заработал веслом. - Кто же это? — удивился он, выправив лодку по ходу. - Щука, должно быть. Кто же ещё? Другой такой рыбы здесь нету. Ишь дёргает! Перевернет, проклятущая. Не давай дергать: греби, да не очень, пусть сама тянет. Не сом — быстро выдохнется. Измотаем — возьмем. На мгновение показался плавник. Раскрывшись, как большой зеленый веер, он тут же ушел в воду, оставив над собой бурун. Леска натянулась, как струна, резко пошла в сторону. Росин круто развернул лодку и поставил по ходу: От рывка откинулись назад. Опять зашумела у носа вода. Но снова леска в сторону. Удар веслом. А леска уже пошла к корме. Росин крутил долбленку на месте, окатывал себя и Фёдора снопами брызг. А в борт уже били на глазах растущие волны. - Гляди, как подуло. — Фёдор показал головой. — Ишь, волны заворочались. Вон уж барашки замелькали. Не бросить ли? Смотри, куда утянула от берега. - Что ты, Фёдор? Она для науки нужна. Таких ведь не часто встретишь. Неужели не вытянем? Ловись рыбка, а если такая большая? Леска опять ослабла. Росин осторожно, опуская в воду весло, направил лодку вперед. Фёдор потихоньку, не натягивая, выбирал леску. Подталкиваемая волнами лодка подходила к невидимой в воде щуке. Вот уже показалась красная сигнальная тряпочка, привязанная неподалеку от крючка. Люди впились глазами в воду. Но волны мешали хоть что-нибудь рассмотреть. Росин ещё раз опустил весло, Федор подобрал слабину, и голова чудовища показалась у борта. Росин замер от изумления. Судя по этой башке, щука не меньше двух метров! Фёдор крепче сжал леску и глазами показал на ружьё. Росин, сдерживая дыхание, положил весло и потянулся к ружью. Весло соскользнуло с борта, стукнуло о дно, щука метнулась вглубь, лодку рвануло!.. И через секунду оба барахтались в почти ледяной воде. Одежда тянула ко дну. Волны накрывали, не давая вдохнуть. Перевернутая лодка мелькнула раз, мелькнула другой и скрылась в волнах. Видно, щука оттащила в сторону. - Доплывешь ли? — крикнул Фёдор. - Плыви, плыви! — отозвался Росин, кое-как избавляясь от тяжелых сапог. Берег то показывался, то скрывался в волнах. Ветер дул навстречу. Вода набиралась в рот, в нос, хлестала по глазам, а берег, казалось, не приближался. От холода деревенело тело. В любой момент судорога могла свести ноги, и тогда всё. Росин оглянулся. Голова Фёдора мелькала среди волн. Холодная вода и напор волн быстро отнимали силы. Пытаясь передохнуть, Росин перевернулся на спину, но волна тут же захлестнула его, заставив хлебнуть воды. Росин оглянулся — позади зелёная колыхающаяся вода. Фёдора не было. «Неужели... Не может быть!» А волны сразу стали злее... - Фёдор! Фёдор! В ответ только шум темно-зелёных бурунов. Руки и ноги как чужие, вот-вот откажут. «Уж если смерть, то должно случиться что-то особенное, а тут просто-напросто перевернулась лодка, и из-за этого меня может не стать. Погибнуть так нелепо, в каком-то озере, за сотни километров от людей. Нет!» И он из последних сил продолжал плыть. А ветер крепчал, подхватывал с волн пену и рвал её в клочья, Вдруг среди воя ветра и волн Росин услышал шум над головой: над ним лебедь. Прижатый ветром почти к самой воде, он шумно махал крыльями, оставаясь на месте. Даже эта сильная птица не могла выдержать. Широко распахнув крылья, она отдалась во власть ветра, и её тут же отшвырнуло куда-то далеко назад. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Олег555 117 Жалоба Опубликовано: 25 ноября, 2013 Дикий Урман. Глава 5 Утренний ветер шевельнул ветки и сразу прогнал висевшие на них клочья тумана. Солнце ещё не взошло, но чайки уже были золотисто-алыми. А вот за озером из-за полоски леса поднялось и брызнуло на деревья, тростник, траву солнце. Росин сжал пальцы и почувствовал в них песок. Открыл глаза. Он лежал у самой воды. Пологие волны подкатывались и лизали ноги. Провел рукой по лицу, размазывая напившихся комаров: И руки и лицо вспухли от укусов. Поднялся на ноги и побрел по берегу. На песке, раскинув руки, лежал Фёдор. На корявом суку над ним сидела пара воронов. Грудь Фёдора медленно вздымалась и опускалась. «Живой!» — обрадовался Росин и замахнулся на птиц. Вороны неохотно слетели. - Фёдор! Фёдор! Фёдор зашевелился, приподнялся на колени и с трудом встал на ноги. Его трясло от холода. - Как же ты, репейная голова, весло уронил? - Что я, нарочно? Вот ты зачем в леску вцепился? Держал бы послабже, и всё. - Ладно, после драки кулаками не машут. - Ружье жалко. И фотоаппарат. А негативы... Пропали все негативы. И гуси и горностай... - Чего уж теперь... Надо раздеться, что ли, просушиться. Вешай все с себя на кусты — пусть пообсохнет. - Ну и холодина! — Росин стянул с себя рубаху. — Солнце совсем не греет. В тростниках крякали утки. То здесь, то там всплескивала рыба, оставляя на воде расходящиеся круги. - Спички надо просушить. — Фёдор направился к одежде. — У костерика сразу отойдем. Подошел к висящим на кусте брюкам, вывернул карманы. Пусто. - У тебя спички есть? - Нету. В куртке остались. - Попали в проруху. Ни лодки, ни ружей, спичек даже нету. Только вот нож в ножнах на поясе и остался. Всё потонуло. - Хорошо ещё, сами не потонули. Да лодка, она же деревянная, не утонет. - Сыскать её нужно, а то отсюда не выберешься... Долго тебе урман смотреть надо? И как без всяких там приспособленьев справишься? - Минимум недели две нужно. - Да пару недель на обратную дорогу — месяц, — прикинул Федор. — Месяц ещё можно. Поболе даже вода подержится. — Прищурившись, Фёдор посмотрел на озеро. — Вон оно какое. Угадай, куда её щука упрет. Разве только леска порвалась. Если так, к тому берегу надо. А тот берег чуть синел на горизонте. - Ну что, продуло, поди, рубахи? - Кажется, просохли. - Одевайся, идем. Теперь некогда рассиживать. А ты и сапоги утопил? - Утопил. - Худо без сапог. Под ноги лучше смотри. Дикий Урман. Тайга подступила к самому озеру. Кедры, пихты, ели, изредка берёзы. Расползался в стороны плавун. Сучья деревьев начинались от самой земли.Вглубь ничего не видно: угрюмая тёмно-зелёная мгла. «Недаром называют это место Диким урманом», — подумал Росин. - Фёдор, может, здесь и нога человека не ступала? - Не то чтобы не ступала, а следов не найти, редко бывают люди. Комары, если не отмахиваться ветками, тут же покрывали лицо и руки. Со сломанного сука липы рыжая белочка драла для гнезда лыко. Тёмная, в белых крапинках кедровка, едва заметив людей, пронзительно закричала и спугнула белку. На сухой валежине столбиками поднялись два бурундучка, третий расположился на кусте шиповника. Все рыжевато-серые, все с пятью черно-бурыми полосками на спине. - Сколько тут бурундуков, — сказал Росин. — Хорошо. Ведь это один из основных кормов соболя. Зелень молоденьких сосёнок слилась с нижними ветками взрослых деревьев, образуя упругую зелёную стену. - Смотри-ка, Фёдор, а от меня две тени. — Росин кивнул на зелёную стену. — Первый раз такое вижу. - Чего же такого? Два солнца — одно в небе, другое в озере — вот и тени. - Да это понятно. А всё-таки интересно — две тени. Ах, собака! Росин схватился за палец, уколотый об острый, как сломанная кость, сук. - Сказывал, под ноги гляди! А то — по сторонам, «тени»... Шибко? - Да нет, ничего, сейчас пройдет. Фёдор сел на валежину, нагнулся снять бродни. Рядом, подставив мордочку лучам солнца, грелась небольшая ящерица. Кожа под её горлышком быстро поднималась и опускалась. Фёдор поспешно встал и, косясь на ящерицу, отошел в сторону. - Ты чего, Фёдор? - Идём отсюда, от этой твари ползучей. Сроду терпеть их не могу, что змей, что этих. - Эти же не ядовиты. - Всё одно. Такая же мразь холодная, ползучая. Идём подальше, сладим тебе обувь. Фёдор снял свои новые бродни и отрезал голенища... Почему-то Росин только тут по-настоящему понял серьезность их положения. Неожиданно из-за этих бродней стало понятно, что это не просто приключение, а что-то куда более серьезное. Фёдор распорол голенища по швам. - Иди-ка, ставь ноги. Росин наступил на куски кожи. Фёдор ловко прорезал по краям дырочки, продернул в них по ремешку, выкроенному из этих же голенищ, и, загнув вверх края кожи, стянул ремешками под ступней. Ноги оказались как в коротких кожаных мешочках. - Спасибо, Фёдор. Только можно ли ходить в таких... тапочках, что ли? - Можно. Вот это болотце пройдем, кожа на ноге обомнется, удобней всякой обутки будет. Как коралловые бусы, рассыпана по мху перезимовавшая клюква. Росин уселся возле ягод. - Не торопись, Фёдор. Пока не наедимся как следует, не уйдём отсюда. Фёдор тоже опустился на колени. Мало-помалу оба исползали, очистили от ягод чуть ли не полболота. Ду-ду-ду — застучал на взлете крыльями здоровенный бородатый глухарь. - Ишь, рядом кормился, а мы и не приметили. — Фёдор проводил взглядом птицу. — Идём, нешто этой ягодой наешься, оскомину только набьешь. За болотцем опять бурелом. - Смотри-ка, Фёдор, какие цветы! В низинке, у впадающего в озеро ручейка, росли удивительно крупные незабудки. - Ты получше в озеро гляди, в тростники. Не проглядеть бы лодку, — сказал Фёдор. В мелколесье, возле ручья, вовсю заливались птицы. «Варакушка, дрозд-рябинник, северная пеночка», — узнавал по голосам Росин. То и дело с земли, из ельничка, взлетали рябчики и садились тут же, на первое попавшееся дерево. - Вот ведь сколько мяса, — сказал Росин. — И совсем рядом подпускают. Он с силой швырнул обломок сука. Рябчик вспорхнул, и палка ударилась о еловые лапы. - Он, чай, не мертвый, видит, куда палка летит. Над головой, возбужденно переговариваясь, косяк за косяком летели гуси. Из тростника вдоль берега то и дело поднимались утки. Над яркой синью воды летели два снежно-белых лебедя. Тростник становился всё шире. Приходилось влезать на деревья, чтобы сквозь заросли просматривать воду. ...Километр за километром пробирались вдоль берега. Уже давно потеряли счет деревьям, на которые приходились влезать. А лодки всё не видно. Наконец вышли на лосиную тропу. - Хорошо, хоть идти удобно. - Лоси умеют тропу проложить. Солнце клонилось к верхушкам деревьев. Всё больше и больше появлялось комаров. - Вот бы, паря, твой пузыречек, — вспомнил Фёдор. — Помазал малость — и не берёт комар. Добрая была штука. Комары забирались даже под одежду. Хотелось спрятаться от них куда-нибудь в траву, зарыться в мох. Но надо было идти, искать лодку, снова и снова взбираться на деревья. - Повремени малость, — сказал Фёдор, присаживаясь на валежину. — Не по моим летам вроде уж по лесинам-то лазить. Руки чего-то устали. - Не в летах дело. Я тоже измучился, как собака. - А может, потом передохнём? Пока не стемнело, поищем, а там и совсем на ночь остановимся, — сказал Фёдор, а у самого дрожали от усталости руки. - Я уж отдыхать настроился. Ну ладно, не стоит, действительно, светлое время терять. Фёдор медленно полез на пихту, а Росин отправился вдоль берега к очередному дереву. - А, будь ты неладна! - Ты чего там, Федор? - Чуть не сорвался. Совсем, однако, руки не держат. - Это от голода. - Вода силы поотняла: столько проплыли. Да и не евши тоже. Росин пробрался к намеченной ёлке и полез на неё, пробираясь меж ветками. - Фёдор! Фёдор! Иди сюда! Лодка. За широкой полосой прибрежных тростников, у кромки чистой воды, было хорошо видно перевернутую вверх дном лодку. - Ты, паря, там сиди, направляй, а я полезу. Болото в тайге. Раздевшись, Фёдор вошел в воду и, зябко поёживаясь, побрел к лодке, шурша раздвигаемыми тростниками. - Полевее возьми! Левее чуть! — кричал Росин. Глубина прибывала. По грудь... по плечи... по шею. Подался вправо, влево — везде глубоко. Поплыл. «Вот и нашли, — подумал Росин. — Это главное. Теперь есть на чем выбраться отсюда». Он опять отстранил мешающую смотреть еловую лапу и обмер: Фёдор взгромоздился на перевернутую «лодку», встал на ней во весь рост, а она не шелохнётся. - Лесина горбатая застрянула! Ежась от холода и комаров, Фёдор натягивал на мокрое тело рубаху. - Мы по тростникам рыщем, а её, может, рыба таскает. Почём знать? - Чего же делать будем? - Искать, чего же. Без лодки дело худо. Из тайги на озеро ползли сумерки. - Готовь шалаш, — сказал Фёдор. — А я вон с той сосны ещё обгляжу, тростник тут шибко густой. По сплетению толстых, подмытых водой корней Фёдор подошел к стволу и с трудом полез вверх. Росин ломал для шалаша еловые ветки. Вдруг что-то прошумело и тяжело ударилось рядом. Фёдор приглушенно вскрикнул и застонал. Росин подскочил к сосне. Под ней, скорчившись, лежал Фёдор. Его нога застряла между корней. «Сломал!» — догадался Росин, глядя на неестественно согнутую ниже колена ногу. Он осторожно приподнял Фёдора, освободил ногу из змеиного клубка корней. Выше коротких, обрезанных бродней на широкой ссадине проступали и сливались капельки крови. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Олег555 117 Жалоба Опубликовано: 25 ноября, 2013 Дикий Урман. Глава 6 Рысь насторожилась. Пугающий незнакомый запах заставил её вспрыгнуть на толстый сук кедра. Отсюда низкий утренний туман не мешал осмотреть поляну. Там, где ещё вчера не было ничего, стоял шалаш, плотно укрытый еловыми лапами. Вход был загорожен елочкой и заткнут травой. ...В лучах восходящего солнца незаметно растаял туман, и так же незаметно ушла от опасного места рысь. Лучик солнца нашел в шалаше щёлку и разбудил Росина. Фёдор лежал рядом. Росин посмотрел на его ногу, затянутую в наспех сделанный лубок, на двигающиеся пальцы рук. «Не то спит, не то нет. Глаза закрыты, а пальцы двигаются. Впрочем, они у него всегда двигаются, даже во сне без дела оставаться не могут». Фёдор тоже открыл глаза и, нахмурившись, смотрел куда-то сквозь низкую крышу шалаша. - Как нога? - Терпит... Спину что-то грызет. Расшиб, видно. Попали в проруху. Пошто было тебя сговаривать? Плыли бы тем путем. Спадет вода, пока нога держит. Фёдор чуть шевельнулся, и лицо стало белей бумаги. - Что с тобой? Может, повернуть как? - Помолчи, — спокойно ответил Фёдор, а руками до белизны пальцев сжал сухую траву подстилки. «Ему нужна срочная медицинская помощь. Что же делать? — думал Росин. — Ждать, пока спохватятся и придут на помощь? Но ведь это три, минимум два месяца. А вдруг начнется гангрена?» Тело Фёдор расслабилось, пальцы выпустили траву, голова упала набок. - Принеси, паря, напиться. Росин оттолкнул прикрывавшую вход елку, вылез из шалаша и растерянно огляделся по сторонам. «А в чем же принести? Даже шапки нет». - Из бересты сверни, — подсказал Федор. Росин содрал кусок бересты, свернул конусом, а чтобы не раскручивался, защемил расщепленной палкой и принес воды. - Давай посмотрим, что с ногой, — предложил Росин. Фёдор чуть заметно кивнул. Нога посинела, распухла. Росин осторожно снял лубок, легонько протер ссадины мокрым лоскутом от майки, приложил свежий сфагновый мох. - Теперь берестой оберни потолще, — попросил Фёдор. — Потом уж палками обложишь. Фёдор напился, отставил берестяной черпак к темно-зелёной стене шалаша. Росин обернул ногу берестой и опять накрепко затянул. - Усну малость. Вроде бы полегчало. - Только осторожнее, ногой не шевели. Не гипс. Росин срезал пышную моховую кочку и положил под голову Фёдору. - Пока спишь, что-нибудь на завтрак попробую раздобыть: черемши или хотя бы клюквы. Росин прикрыл ветками вход в шалаш — поменьше будет комаров — и зашагал вдоль берега. «Да, это, конечно, перелом. Только непонятно, — думал Росин, — одной берцовой или обеих?.. Всё-таки, видимо, одной. Иначе бы, наверное, нога как плеть висела... Вроде затянул правильно...» Впереди зашумело. В траве билась птица. Росин подбежал ближе. Это был гусь-гуменник. Когда до него оставалось шагов двадцать, он перестал биться и, волоча крыло, побежал к озеру. В другую сторону метнулся какой-то зверек. Было видно, как раздвигалась трава, где он бежал. «Кто же напал на гуменника?» Росин бросился наперерез зверьку и увидел, как тот шмыгнул в кустарник. «Горностай!» И вдруг Росин со всех ног пустился за гусем... Но птица уже добралась до воды, теперь её не взять. «Вот уж не к месту привычка, — досадовал Росин. — Надо бы гуся ловить, а я пустился выяснять, что за хищник. Как будто это сейчас важнее». Гусь, тревожно вертя головой, торопливо плыл к тростнику. «Такая добыча!» — Росин сокрушенно покачал головой. Над тростниками вились чайки, перелетали утки, вдали точками чернели на воде нырки, над головой стая за стаей летели к северу гуси. «Всюду дичь, а попробуй добудь хоть что-нибудь с одним вот этим ножом. Почему-то совсем не видно черемши. Она бы сейчас была кстати». Росин вздрогнул от резкого птичьего крика. Стая чаек шарахнулась в сторону, а мимо пронеслось что-то темное и с разлету ухнуло в воду, вздыбив каскады брызг. Через секунду громадная бурая птица поднялась в воздух с крупной, извивающейся в когтях щукой. «Орлан-белохвост», — узнал Росин. Птица, подобрав лапы, прижимала к себе добычу. Тяжело махая широкими метровыми крыльями, орлан пролетел мимо и скрылся за соснами. Росин, пробираясь по мелколесью, направился к этим соснам. Гнездо орлана увидел сразу, как только обошел сосняк. Большущей кучей хвороста темнело оно высоко над землёй на сучьях корявой сосны. Хозяев гнезда уже не было. Росин торопливо вскарабкался на дерево. Вот и гнездо. Схватился за край, из-под руки — шмыг! Чуть не сорвался, отдернул руку, а это только воробей, что устроился в гнезде орлана. Росин забрался выше — и вот она, щука. Пара большеглазых птенцов терзала её. Один намного меньше другого, но у обоих когти — как у больших орланов. Оттолкнул птенца поменьше, схватил щуку и тут же вскрикнул от боли: второй птенец яростно вкогтился в руку. Стиснув зубы, Росин затряс рукой, пытаясь стряхнуть остервеневшего птенца. Тот орал во всё горло, но не разжимал когтей. Свободной рукой Росин выхватил из гнезда сук и ткнул им в птенца. Вдруг сзади шорох крыльев. Обернулся — в лицо ударила упругая волна воздуха. Перед глазами — клюв и когти огромного орлана. Росин увернулся за ствол. Орлан взмыл вверх и снова понесся на него со страшным клёкотом. В распахнутых крыльях больше двух метров. Гнев этой сильной птицы, спасающей птенцов, ужасен. Она уже пробиралась меж сучьев, стараясь вцепиться когтями в дерзкое двуногое существо. С проворством белки Росин спустился ниже и, улучив момент, махнул суком. Из орлана дождем посыпались перья. Это сразу охладило его воинственный пыл. Теперь он летел с клекотом вокруг сосны и не решался на новую атаку. Росин слез и, не бросая палки, заторопился от гнезда в глубь леса... А там тайга жила своей обычной жизнью. Степенно покачивали верхушками старые ели, трепетали молодые листочки осин, полосатый бурундучок пробежал по прошлогодней хвое и юркнул в лапки маленькой елочки. Суетились на своих дорогах муравьи, тоненьким свистом перекликались рябчики. У небольшого холмика возле норы затеяли возню пять шустрых остромордых лисят. Рыжий клубок вертелся перед норой, и было непонятно, чья голова, чей хвост, чьи ноги. В суматохе кто-то всерьёз пустил в ход зубы, кто-то огрызнулся, схватил невинного соседа, тот — другого, клубок рассыпался — все врозь, и каждый скалил зубы. Вдруг самый маленький испугался — к норе, и все за ним! Мелькнули хвосты, лапки — и нет лисят!.. Но тревога как будто ложная. Лисята вылезли, и каждый, не глядя на других, занялся своим делом: один, сладко зевая, щурился на солнышко, другой свернулся калачиком, а третий, склонив набок остроухую головку, с любопытством наблюдал за жужжащим шмелём. Четвертый, видно проголодавшись больше других, безуспешно старался разгрызть старую, брошенную кость. Сидящий в стороне лисёнок вскочил и, навострив уши, стал смотреть в кусты. Все, как по команде, тоже подняли головы. Кое-кто, то ли радостно, то ли виновато, замахал хвостиком. Вот всё запрыгали и завизжали! Лиса с дичью. Из кустов вышла лиса. В её зубах был грузный, отливающий металлом тетерев. Она положила его, и тут же в него вцепились зубы лисят. Вдруг резкий свист! Лиса в кусты, лисята в нору, а к брошенному тетереву подбежал Росин. - Не делом занялся, — говорил потом Фёдор. — Ишь как промышлять задумал. У лисят стащил. У птиц отобрал. Прилети парой, они бы тебе глаза повыдрали. - Сырым, что ли, есть будем? — Росин держал в руках чисто ощипанного тетерева. — Сырым придется. Что, не вкусно? - Голод меняет вкусы. Фёдор принялся неторопливо жевать сырое мясо. - Самим промышлять надо. Тут карасей пропасть. Наутро, лежа на спине, Федор показывал Росину, как плетётся верша. - А тут вот так прут загибай. Смекаешь? —Ясно. Мальчишкой сам корзинки плел. Тут почти так же. Долго сидел Росин среди вороха прутьев, вплетая их в вершу. ...Наконец нож в ножны, вершу на спину — и к озеру. Вдоль берега тёмно-серая полоса из погибших комаров или каких-то похожих на них насекомых. Местами эта полоса — метров четыре-пять шириной. «Тут не то что караси — киты кормиться могут», — подумал Росин, прикидывая, куда бы поставить вершу. Неподалеку виднелась упавшая сосна. Ствол над водой, вершина в озере, и как раз там, где в тростниках расходились круги от крупной рыбы. С вершей на спине Росин тихонько переступал по стволу. Добрался до вершины, утопил вершу и повернул обратно. У самого берега, в тине, зашевелился над водой плавник большого карася. Но вот черная толстая спина повернулась— карась мог уйти. Росин всем телом ухнул на него. Подняв грязное от тины лицо, быстро шарил под собой. Но карася не было. Росин встал. Отряхнул лохмотья тины, а под ногами — бульк! И перепуганный карась, лежавший рядом, метнулся в сторону. Росин за ним. Вот он! Цап! Да где там — только тина. - Ты чего, Фёдор, такой хмурый? Опять нога? — спросил Росин, выжимая рубаху. - Нет, паря, как не шевелишься, особо не болит. Нескладно получилось... Искать ведь будут. Весь Черный материк обшарят — и нету. Хлопот-то людям! А мы вон где — в другой стороне вовсе. - Подожди, Фёдор, почему же в Черном материке искать будут? А письмо? - Нет письма... Помнишь, в одном месте особливо полыхало? Так это навал сушняка возле протоки горел... А письмо, сам знаешь, с ней рядом было. - Почему же ты мне сразу не сказал об этом? - Кто же знал, что эдак приключится? Вернулись бы к сроку, почто и письмо нужно. - Вот, значит, как. Никто не знает, что мы здесь! И нечего надеяться на чью-либо помощь. Нога заживет в лучшем случае месяца через два. Но ты же говорил, что спадет вода и отсюда не выбраться?! - Верно, в ту пору и со здоровыми ногами отсюда не уйдешь... Добро бы хоть припас был. Дожили бы до той весны. Росин опустил на землю скрученную, не выжатую до конца рубаху и сел с ней рядом. «Дела...» Возле речки, в зарослях черемухи, вовсю распевал соловей-красношейка. - Нет, тут оставаться нельзя. Надо во что бы то ни стало найти лодку — и назад... Положу тебя в долбленку, как-нибудь выберусь. - Полно, вдвоем с топорами насилу прорубились... Только если одному тебе выбраться... Скажешь там... Может, самолёт пришлют. «Может быть, правда, выбраться одному? Вылетит вертолёт и заберёт его. Но как же он тут один? В лучшем случае доберусь недели за две. Что он будет делать? Шевельнуться не может. И есть нечего... Нет, тогда он так и останется в этом шалаше». - Нет, Фёдор, одному тебе оставаться нельзя. Фёдор не ответил. Он лучше Росина понимал, что означало остаться одному. «Ну вот, Оля, и сбылись твои тревоги, — думал Росин. — Мы, кажется, действительно попали в незавидное положение. Никто не знает, где мы... А мы за сотни километров от людей, за топями, без ружей, без одежды и даже без огня... Вдруг у Фёдора начнется гангрена? Ведь здесь и паршивенький аппендицит смертелен». Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Олег555 117 Жалоба Опубликовано: 25 ноября, 2013 Дикий Урман. Глава 7 Ветерок сдувал с ёлок зелёный туман. Все тихие затоны озера припудрила пыльца цветущих ёлок. В тайге сильно пахнет еловая пыльца. Сколько Вадим ни бывал в экспедициях, каждый раз, вновь попадая в тайгу, он не переставал дивиться этим не знающим границ дебрям, этим рекам, с тысячными стаями дикий гусей на плесах, этим бесчисленным, кишащим рыбой озерам. Сравнивать всё это с какими-нибудь лесами или озерами в обжитых местах — всё равно, что сравнивать перевернувшую лодку щуку с каким-нибудь несчастным пескарем. Почто на лесину лазил? - Смотрел, не дымит ли где. Чем черт не шутит. Вот бы и огонь... Знаешь, Фёдор, посмотрел сейчас сверху: ни конца, ни края тайге. Кажется, и не выбраться отсюда. - Выберемся. Руки только не опускай. Никто не привез сюда, сами пришли. Сами и выйдем. - Как у тебя нога? - Да вроде бы ничего. - Давай посмотрим. - Опять тревожить? - Шины снимать не будем. Может, так что увижу. В местах, которые можно было осмотреть, нога выглядела нормально. «Кажется, всё в порядке, — думал Росин. — Если бы началась гангрена, пора бы появиться каким-то признакам, хотя бы красноте, что ли... и чувствует себя он нормально». —Вроде всё хорошо, Фёдор. Фёдор не ответил. «Чего уж хорошего — сломана нога». Росин подошёл к ямке, сдвинул траву. Под ней лежали пойманные вершей крупные, как лапти, бронзовые караси. - Не могу больше есть сырую рыбу. - И у меня, однако, душа не принимает. - А есть — жуть охота. Надо как-то добыть огонь. Может, из кремня высечь? —Фитиль нужен. Или трут. А их без огня не сготовишь. —А может, трением попробовать?.. Как-то пытался в школе — не вышло. Может, силенки маловато было?.. Попробую! Ведь добывают же индейцы. Возле шалаша вырос ворох сухого хвороста. Появилась натеребленная тончайшими полосками береста. В дупле добыты сухие гнилушки, которые, казалось, затлеют от малейшей искры. Росин взял пару палок, сел поудобнее и принялся вначале медленно, потом быстрее и быстрее тереть их одну о другую. Фёдор приподнялся на локтях, ожидая, что будет... Палки залоснились. На лице заблестели капельки пота. Дыхание участилось. Двигая руками, Росин как можно сильнее прижимал палку к палке. При каждом движении с лица срывались капельки пота. Фёдор приподнялся повыше. - Кажется, паленым пахнуло? Росин кивнул и из последних сил продолжал тереть залоснившиеся палки. Руки двигались неуверенно, рывками. Наконец они бессильно опустились... А когда вновь приобрели способность двигаться, Росин встал и с силой отшвырнул палки. - Больше того, что сделал сейчас, мне не сделать. - Не похоже, что этак огонь добыть можно. Горящее полено три — огонь сотрешь, а ты хошь, чтобы загорелось. Видно, иначе как прилаживаются. - Да, пожалуй. Росин побрел к озеру. Смыл пот, утерся рукавом. - Стяпай-ка вон ту берёзку, — кивнул Фёдор на небольшое, роста в два, деревце. — Полотенце сделаю. - Полотенце? - Давай, давай берёзку. Сучья обруби, кору обчисти. Лёжа Фёдор соскабливал с березки тончайшие, но длинные стружки, похожие на спутанные ленточки идеально белой материи и ничуть не похожие на древесину. - У хантов по сю пору эти стружки в ходу. Лишних тряпок на промысел не носят. И лицо ими утирают, и посуду, и патроны этой же строганиной запыживают. Из-под ножа, ленточка за ленточкой, набрался большой белый комок. Росин приложил комок к лицу. - А ведь, правда, утираться можно. Ни за что не скажешь, что древесина! Удивительно: берёзовое полотенце! Откладывая берёзовый кол, Фёдор вдруг побледнел. - Опять ногу подвернул? Фёдор чуть заметно кивнул. - Слушай-ка, а если тебя в лодку и волоком через завалы, пока вода держится? — несмело предложил Росин, комкая полотенце. - Пустое. Сам дорогу видел. Да и лодка — где она? Искать надо, без неё и в другую весну не уйдёшь. ...Из трех сухостоин Росин связал узкий длинный плот. - Ты долбленку и по озеру посматривай, не только по тростникам, — наставлял Фёдор. — Может, мотается где. - Хорошо, везде смотреть буду. Росин оттолкнулся шестом. Плот медленно развернулся и поплыл вдоль берега. Изредка, с надрывным кряканьем, вылетали из тростников утки... Солнце и сверкающая рябь мешали смотреть. Шест вяз в иле. Местами полоса тростников была так широка, что приходилось забираться в неё. Подминая тростники, плот оставлял за собой дорогу. С лица Вадима капал пот... Поплескав водой в лицо, он опять брался за шест, и снова монотонно хлюпала в бревна вода. «Пора, пожалуй, и отдохнуть,— решил Росин и направил плот в разрыв в тростниках. — Тут до самого берега чисто — легко причалить». Росин приколол плот шестом, перешёл поляну и с удовольствием улегся в тени, раскинув натруженные руки... Медведица бережёт своё потомство. Но блаженство было недолгим. Появились комары. Росин поднялся и замер: на поляну выкатился медвежонок. Сам меньше собаки, а держался смело. Без опаски подбежал к плоту, понюхал и принялся лакать воду. «Здесь можно попасть в неприятную историю. — Росин озирался по сторонам. — Появится мамаша... Тут оставаться нельзя. Этот несмышлёныш может заметить и затеять игру. Тогда вовсе несдобровать». С опаской оглядываясь, Росин побежал к плоту. Увидев человека, медвежонок перестал лакать, склонил голову набок. «Всё! Вот он, плот. Теперь наверняка отчалю... А что, если?..» Росин схватил медвежонка за шиворот.Малыш, обиженный таким обращением, взвыл что есть мочи. Росин оттолкнул плот. На поляну выскочила медведица. От резких, сильных толчков плот оседал в воду, шест гнулся в дугу, вот-вот сломается. Но медведица плыла быстрее. Медвежонок широко расставил лапы и скулил, боясь свалиться с плота. Разъяренная медведица, прижав уши, настигала. Росин отшвырнул ногой медвежонка — пусть забирает! Но тот, вместо того чтобы плыть к маме, карабкался на плот. Мохнатая фурия рядом! Росин бросил шест — и с головой в воду!Медведица ткнула мордой медвежонка и повернула к берегу. Малыш, вовсю работая лапами, торопился за ней. Звери выбрались на берег, отряхнулись. Медвежонок, получив для порядка затрещину, припустил с поляны. За ним вразвалку пошла мамаша. Росин взобрался на плот и принялся стаскивать мокрую рубаху. Медведица оглянулась и, увидев его с поднятыми руками да ещё с рубахой на голове, как-то по-своему поняла этот жест и злобно рявкнула. Росин чуть не упал, схватил шест и заторопился подальше от берега, поглядывая на медведицу. Долог день перед белыми ночами. Но и его только-только хватило, чтобы до темноты вернуться к шалашу. Фёдор неподвижно сидел у шалаша. Сидел прямо и прямо держал голову, но глаза были закрыты — он спал. Видимо, нашел положение, при котором притупилась боль в спине. Поза для сна, конечно, была неудобной. - А я поджидал: в лодке приплывешь, — разочарованно сказал он. - Нет. Весло вот нашел, а лодки в тростниках нету. - Неужто всё по озеру её таскает? - Не видел. - В ту вон траву не утянула ли? Видишь, по правую руку? - Был там. Нету. - Вот напасть. Может, под воду уволокла? Вокруг коряги какой лесу замотала. Силы у неё хватит. - Ты ел чего? - Карася жевал. Давай и ты поешь. Росин махнул рукой: - Давай лучше спать. ...Всю ночь стоял непрерывный, нудный писк комаров. Голову приходилось прятать в сено. Вокруг непроглядная мгла. Шуршали в листьях и траве мыши, лазали в рыхлой подстилке, ворошили сено под ухом. - В рот заберутся, — ворчал Росин и стучал кулаком по подстилке. Мыши стихали. Опять совал голову в сено. Душно, пыльно, осока царапала лицо, но зато не было комаров. Не успел Росин как следует заснуть, крепкие пальцы сжали плечо. - Где вата?! Ты выбросил её?! Она была... - Лежи, лежи, Фёдор, ты что? — принялся успокаивать Росин. — Какая вата? Ложись, ложись на место. - Да очнись ты! — рассердился Фёдор. - Что с тобой? Я думал, ты бредишь. - Надо вату. Когда искал спички в твоих штанах, в заднем кармане была. - Откуда она там?.. А пожалуй, верно, есть. Как-то проявитель фильтровал. Да зачем она тебе? - Как огонь добыть, припомнил! Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Олег555 117 Жалоба Опубликовано: 25 ноября, 2013 Дикий Урман. Глава 8 Бесшумно летящая болотная сова резко шарахнулась в сторону. Из шалаша, поёживаясь от утреннего холода, вылез Росин и чуть свет отправился в тайгу. Когда солнце поднялось над вершинами и лежащий на озере туман оторвался от воды, Росин вернулся с парой коротких досок, выстроганных ножом из найденных в буреломе щеп. - Теперь всё есть. Повременим, покуда роса пообсохнет, и попытаем... Давай-ка бересту помельче натеребим, чтобы как паутинки, как порох. - Куда же ещё? И так уж мелко. - Не ленись. Не загорится — всё. Ваты только на раз. Поднялся и растаял туман над озером... Мало-помалу подсохла роса... Фёдор оторвал от ваты примерно треть и чуть поплевал на неё. - Без этого нельзя. Надо, чтобы плотнее скаталась, — пояснил он, скатывая клочок ладонями. Скатал, завернул в оставшуюся вату и опять осторожно скатал. - А я, паря, лежу и вспомнил: маленьким был, мужики у нас — спичек нету, а они прикуривали... На, бери. Росин положил сигарку из ваты между досок и принялся осторожно двигать взад-вперед верхней доской. Чем плотнее скручивалась вата, тем быстрее становились его движения. - Чувствуешь, Фёдор, паленым запахло? - Води, води руками быстрее. Хорош! Давай! Теперь есть и огонь. Росин отнял доску, Фёдор схватил скрученную вату, разорвал и подул. В середине огонек, как на кончике папиросы! - Фёдор, огонь! Огонь же! - Почто орешь? На, разжигай! Росин припал к хворосту. Обложил вату берестой и принялся раздувать тлеющий огонёк. Тончайшие нити бересты свертывались, как живые, и вдруг вспыхнули язычки пламени. - Ура! Фёдор! Ура! - Так-то, паря, так! Горит, ёлки-колючки! Язычки разбежались по веткам, лизнули сухую хвою, и вот вся куча, треща и стреляя искрами, пылала большим, весёлым огнем. Росин вскочил и колесом, с ног на руки, с рук на ноги, завертелся по поляне. - Ишь ты, полубелый, шею свернешь. Полно! — уговаривал Фёдор, а самого только больная нога удерживала на месте. - Ну что, Фёдор, карасей будем жарить? - Можно... Почто палку берешь? Давай в глине, так вкусней. Росин отобрал пару самых крупных карасей, обмазал слоем глины и зарыл в пышущие жаром угли вовсю пылавшего костра. - Как дым навернул, спасу нет, курить охота. Сверни хоть листочков каких. Росин сделал маленькую сигарку из прошлогодних листьев. Фёдор затянулся и чуть не задохнулся от едкого, удушливого дыма. - Не годится. - Может, что-нибудь другое завернуть? - Не, повремени покуда. Пока пекутся, чайку, паря, надо устроить. Росин притащил с берега десяток ровных, с куриное яйцо, камней, отмыл и положил в костер на угли. Фёдор с трудом согнул спину, приподнялся и сел. - Ты чего? Опять разболелась? Фёдор чуть повернул больную ногу руками и снова осторожно лёг. - Почему ты не можешь попросить меня? Даже перевязываешь сам. Неужели не так сделаю? - Полно. Сам справлюсь, почто просить. Проверь лучше, что там с рыбой. Росин выкопал из сыпучей золы замурованных карасей, отбил глину. Чешуя отстала вместе с ней. - Смотри, Фёдор! Вот это деликатес! — восторгался Росин, перекладывая на бересту дымящуюся рыбу. — Наконец-то человеческий обед. Жалко, соли нету. - Ничего. Ханты сказывают, раньше вовсе соли не знали. Оба принялись за карасей, и через несколько минут на бересте остались только косточки. - Ну вот, паря, и без соли управились. Даже про чай забыли. Росин подхватил палками камень, быстро обдул его и опустил в большую, налитую водой берестяную миску. Пустив облачко пара, вода зашумела; Росин достал из углей второй камень — и тоже в миску, за ним третий, четвертый, ещё и ещё, пока не закипела вода. - Шипигу положил? - Шиповник? Весь корешок уже там. - Добре. От шипиги чай что цветом, что вкусом не хуже правдашнего. - Ты знаешь, Фёдор, что напоминает мне этот чай? Как-то маленьким лизнул языком щёлок, в котором мать бельё стирать собиралась. Вот наш чай тоже вроде этого щёлока. - Пей, благо горячий. Эка беда, золы малость попало. Крепче будет. Наливай ещё. - Да нет, вроде напился... Замечательный сегодня день: и огонь добыли, и напились, наелись по-настоящему. Ещё бы побриться. — Росин притронулся к заросшим щекам. — Никогда такой щетины не было. Жуть как колется. - А я попривык: на промысле месяцами без бритвы... Ты поболе дровишек припаси, чтобы до завтра хватило. - Что же, теперь так и придется всё время огонь поддерживать, как пещерным жителям? - Так, однако. Вот и буду при деле. - Сейчас бы для тебя лучше без дела полежать. - Без дела никогда не лучше. - Ну, смотри. Дров я тебе хоть на двое суток наготовлю. Неподалеку от костра выросла большая, раза в два выше шалаша, куча хвороста и бурелома. - Хватит покуда. Теперича меня на еловые лапы — и выволоки из шалаша. Чтобы до дров и к костру дотянуться. Росин нарезал седой прошлогодней травы, разостлал возле дров и уложил Фёдора. - Добре. Ты, кажись, к затону собирался? - Да. Может, как раз там лодка. Ведь почти всё озеро объехал. - Ступай. За огнем погляжу. А, как и там не будет, нечего и время провожать. Погодим до осени. Покуда трава поляжет. ...В затоне зеленые пятна листьев кувшинок, кустики тростника, и всюду коряги. На них неподвижно стояли кулички. Под каждым, в зеркале воды, такой же длинноносый куличок, только вверх тонюсенькими ножками. Берегом, прокладывая первую «людскую» тропу, пробирался Росин. В руке перед лицом — спасение от комаров: дымящийся сизоватым дымом гриб-трутовик. «Вряд ли забьётся в такое мелководье, — думал Росин о щуке. — В первых корягах застрянет с лодкой. Дальше и идти нечего». Только повернул назад — из-за мыса, поросшего осокой, выплыл зеленоголовый селезень. Не замечая Росина, опустил голову в воду. Росин упал в осоку. Как только птица снова опустила голову, Росин прополз вперед. До селезня теперь уже метров пять, не больше. «Ещё раз голову в воду опустит — и мой», — ликовал Росин, сжимая палку. Но птица неторопливо поплыла от берега. «А может, всё-таки вернется?» Росин не вставал из осоки. С озера тяжелым темным валом накатывала туча. Вода в затоне зарябила, пропали отражения куличков. Над самой головой вдруг грянул гром. Селезень взлетел и тут же скрылся в сетке дождя. «В такой дождик, — подумал Росин, — мать выносила из дома комнатные цветы». Заблестели мокрые листья березок, запрыгали над водой хрусталики. За озером Росин увидел как будто дымок паровоза. Он двигался вдоль противоположного берега. Это зарождался смерч. Он быстро вытянулся до тучи. Самая широкая часть его была внизу, у озера. Смерч двигался и медленно раздваивался посередине на два столба. Теперь он шёл вдоль озера к их берегу. Росин со страхом смотрел на него, опасаясь за Фёдора. Но середина столбов посветлела, и смерч растаял. Опять он стал похож на дым идущего за лесом паровоза, а вскоре пропал совсем. Росин побежал к деревьям, заскочил под ёлку, но её пробивали упругие струи дождя. И вдруг Росин кинулся прочь. Припустился под хлещущим ливнем, не чувствуя ни колючек шиповника, ни царапающих сучьев, перескакивал валежины, продирался сквозь кусты, падал, вскакивал, опять бежал, бежал что есть силы! «Огонь! Ведь ваты больше нет, а Фёдору не уберечь огонь от ливня!» Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Олег555 117 Жалоба Опубликовано: 25 ноября, 2013 Дикий Урман. Глава 9 После дождя всё как умылось. Тайга ещё сильнее пахла травами, прелой хвоей, отмытыми листьями. Редкие капли падали с веток на притихшую воду, по которой расходились ленивые круги. Росин выбежал на поляну и увидел бушующий на ветру костер. Усталость и радость нахлынули разом. Он схватился за ствол березки и, прижавшись к ней, никак не мог отдышаться. Весь запас дров пылал. Возле громадного костра лежал на земле Фёдор, каким-то чудом перебравшийся на новое место. - Как же ты успел поджечь? Ведь он сразу ливнем хлынул. Я даже тучи не заметил, пока совсем не подкралась. - А я загодя приметил. Лежу, чую: трава и кусты гуще запахли, пихты лапы приспустили — все приметы к дождю. Ну и давай головешки под дрова подкладывать. Вовремя они взялись. Вон как поливало, маленькому костру нешто выдюжить? На другой день рядом с шалашом появилось подобие другого шалаша, гораздо меньших размеров, но зато сделанного из камней и глины. - Теперь в этой печке будем огонь хранить. Тут уж не зальёт, — сказал Росин, меся босыми ногами глину. - Поди-ка. На вот. — Фёдор подал фитиль, свитый из ниток, натеребленных из клока рубахи. — Ты бы возле озера кремень нашел. Там, у воды, всяких камней полно. Росин принес небольшой красновато-бурый камень, Фёдор положил на камень обожженный конец фитиля, вскользь ударил тупой стороной ножа по острому краю и высек яркий веер звездчатых искр. Попав на обожженный кончик фитиля, искра превратилась в красный огонек. - Добрый фитиль. — Фёдор, чтобы потушить, задернул тлеющий конец в трубочку из пары связанных деревянных створок. - Теперь, может, и незачем огонь хранить? От фитиля разводить будем. - Хлопотное дело. Покуда раздуешь, половина фитиля сгорит. Всю одежду на фитили переведешь. — Фёдор завернул фитиль в бересту и передал Росину. — Спрячь вон в то дупло. Только в крайности от него разводить будем. Росин спрятал фитиль и опять принялся месить глину. - Может, хватит, Фёдор? - А кто её знает. Не приводилось этим ремеслом заниматься. На куске бересты Росин подтащил промятую глину к Фёдору, и тот, полулежа начал лепить первый горшок. - Судя по размерам горшка, аппетит на уху у тебя богатырский. — Росин засмеялся. - Из большого не вывалится... Никак вот не прилажусь: потоньше стенки пустишь — ползут, а не ползут — уж больно толсты, в три дня уху не сваришь. - Оказывается, без гончарного станка не так уж просто горшок слепить... Но ничего, по-другому сделаем... Росин быстро сплел небольшую корзиночку и обмазал изнутри глиной. - Вот и готов горшок. Обжечь — и всё. Прутья обгорят, горшок останется. - Ловко придумал. - Это придумали тысячи лет назад. В раскопках черепки от таких горшков находят. — Росин поставил обмазанную глиной корзинку на бересту. - На, и мою поставь. — Фёдор подал Росину глиняную кружку. — Маленькую-то не хитро лепить, не горшок ведёрный. К вечеру на широких кустах бересты стояли гончарные изделия обоих мастеров: горшки, миски, чашки и даже глиняные сковородки. Когда «сервиз» немного просох, Росин чуть ли не докрасна раскалил каменную печку и поставил всю посуду на пышущие жаром угли. Задымились, загорелись прутья, лопнул один горшок, второй, потрескались чашки, рассыпались сковородки... Груда черепков от всех изделий. - Первый блин комом, — сказал Росин, выгребая из печки черепки. Выгреб, сел рядом с Фёдором. На озере поблескивала мелкая чешуйчатая рябь, а Росину она казалась блестящими, усыпавшими воду черепками. — Мы тут изощряемся, а где-то вот в этом озере всё наше снаряжение... Знаешь что, Фёдор, привяжу-ка я завтра к плоту уключины и сплаваю поискать. Ведь что я, в конце концов, теряю? А какой-то шанс есть. - Полно, что иголку в сене найти, то и тут. Нешто упомнил, где перевернулись? - Нет. Но всё равно поплыву. На другой день, лежа возле шалаша, Фёдор наблюдал за медленно двигавшейся по озеру черной точкой. «Кажись, там ищет. Может, и вправду чего найдет». До позднего вечера ползала по озеру черная точка. Едва держась на ногах, Росин вышел на берег. Подошел к Фёдору и улыбнулся: на кусках бересты опять были расставлены глиняные горшки, миски, кружки. - Ты прав, Фёдор, надёжнее самим всё сделать, чем найти в озере. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
Олег555 117 Жалоба Опубликовано: 25 ноября, 2013 Дикий Урман. Глава 10 На небольшой песчаной косе стоял медведь и настороженно смотрел в воду. Стайка маленьких рыбок, поблескивая серебристыми бочками, проплывала у самого берега. Медведь нагнулся — хвать лапой прямо с песком. Посмотрел — ничего, кроме песка. Бросил его в воду и опять уставился, смотрит... Вода отстоялась, подошла новая стайка. Опять всплеск — и снова неудача. А в это время у шалаша старались другие рыболовы. Утопая в ворохах прутьев, Росин и Фёдор плели верши. - Теперь уже скоро карась заикрится, — говорил Фёдор, поглядывая на набухшие бутоны шиповника. — Как шипига цвет выкинет, карась стеной попрёт. Примета верная. В день столько поймать можно, сколько потом и в месяц не словишь. Руки легко, без единого лишнего движения делали своё дело. Казалось, прутья были живые и сами вплетались в вершу. - Знаешь, Фёдор, смотрю на твои руки: прямо симфония. - Что-то непонятное сказываешь. - Красиво, говорю, делаешь. - Что же в верше красивого? И у тебя такая. - Да я не о том... На стволах елей и сосен блестели тягучие, золотистые капли смолы. Нежно-зелёные, ещё не совсем отросшие игольчатые листочки лиственницы будто хватило пламенем: побурели их кончики, опалённые солнцем. Сейчас сам воздух, настоянный на смоле и хвое, казалось, пах солнцем. Белка, которую жара застала далеко от гнезда, забралась в другое, наспех сделанное гнездо, устроенное только для того, чтобы спасаться в нём от жары. - Да, и на жару Сибирь не скупится, — сказал Росин, стаскивая гимнастерку. - А у вас в городе такая жара бывает? - Ещё хуже. Всё каменное, так накалит — асфальт под каблуками протыкается. - Что это — асфальт? - Ты асфальт не знаешь? — удивился Росин. - Может, и знаю, может, у нас в деревне как по-другому называется. - Нет, — засмеялся Росин, — у вас в деревне его нету. Росин положил гимнастерку и щёлкнул пальцем по глиняной миске. - Смотри-ка, Фёдор, как просохли, — звенят. - Звенят. Обжигать пора. Теперь уж, поди, не лопнут. Столько времени на солнце жарятся. Просохли как надо, не то, что тогда. ...Стоящий у воды медведь вдруг приподнялся на задние лапы. Чёрный кончик его носа беспокойно задвигался. Медведь проворно отскочил от воды. Над кустами, приближаясь к берегу, покачивалась верша. Это Росин нёс её к озеру. Подошел, сбросил в воду. Вершу утянул на дно заложенный внутрь камень. Росин сделал напротив затеску на дереве и заспешил обратно — плести новые верши. А через несколько дней уже на многих деревьях вдоль берега белели затёски. Восходящее солнце осветило кроны деревьев. Ветки лениво шевельнулись от лёгкого ветерка, будто проснулись и зашептались о чем-то перед дневными делами. Внизу, куда ещё не заглянуло солнце, Росин из шалаша вытащил на еловых лапах Федора. - Глянь-ка, шипига зацвела! — обрадовался Фёдор, увидев заалевший куст шиповника. — Теперича работы будет. Шипига зацвела-карась идёт. Прибрежные тростники качались и шуршали от подошедших к берегу косяков рыбы. Росин, кренясь от тяжести, тащил корзину, до краев наполненную увесистыми тёмно-бронзовыми карасями. Вываливал рыбу возле Фёдора — опять к вершам. Фёдор, вытянув увязанную в шины ногу, сидел возле широкой плахи и торопливо чистил карасей. Как ни проворно двигались его облепленные чешуей руки, он не успевал за Росиным. Всё прибывал ворох отсвечивающих красной медью карасей. - Полно таскать. И с этим до ночи не управиться. Ты, где верш больше, отгороди затончик, садок устрой. Туда всю рыбу. А горячка пройдет, перечистим. Росин развесил готовую к сушке рыбу на вешала и, забрав нож, ушел к вершам. Федор чистил карасей каменным скребком. Приладился и к этому инструменту. Одного за другим отбрасывал вычищенных карасей. «Ха-ха-ха!» — закричали над вешалами чайки-хохотуньи, метя поживиться чужой добычей. Фёдор запустил в них палкой, и стая врассыпную. Росин, закатав повыше штаны, поленом забивал в дно кол за колом. Сплошным, почти без щелей, частоколом отгораживал от озера маленький затончик... Отгородил. Подцепил деревянным багром ближнюю вершу. Дернул... Не поддалась, будто зацепил за корягу. Снял рубаху и прыгнул в воду. Нет, не коряга, действительно верша. Но такая тяжелая, даже в воде не поднимешь. Катком выкатил её на берег. Она — как длинная, сплошь набитая рыбой корзина. Того гляди, лопнет. Выпустил рыбу в садок, выкатил вторую, третью, ещё и ещё перекошенные от рыбы верши. Из последней выпустил не всю, набрал в корзину и притащил Федору. - Густо карась прёт, — радовался Фёдор. — Из веку его тут не ловят. - Скоро надо бы план работы составлять. Смету на новый год... А я тут с карасями занимаюсь. Распределят деньги по другим статьям, оставят на всё воспроизводство крохи. - Что же, начальство не знает, сколько денег надо? - Знает... Другие расходы есть. Каждый год из-за сметы войны... Поставят прошлогоднюю сумму, вот и топчись потом на месте. Росин снял с вешал связку рыбы. - Не хватит ей сохнуть? Фёдор взял пару карасей и постучал один о другой. - Как сказывал? Гремят — просохли как надо. Эти, слышишь, что лучина. Росин принялся складывать сушеных карасей в большой плетеный короб, подвешенный к толстому суку кедра, чтобы не забрались мыши. - А не уйдёт время урман-то под соболей смотреть? — озабоченно спросил Федор. - Не уйдёт!— Росин невесело усмехнулся. — Времени у нас теперь на всё хватит... А для обследования вторая половина лета даже лучше. ...Через несколько дней короб был полон сушёной рыбы. - Сейчас бы с удочкой посидеть. Поймать хоть одного такого карася на крючок. Жалко, ни крючка, ни лески, а то бы попробовал. - Слышь-ка, никак гром? — насторожился Фёдор. — Этого ещё не хватало. Неужели дождь? Сколько рыбы пересушивать придется. Лабаз делать надо, с крышей. - Да, лабаз капитальный нужен... Я здесь не так далеко видел — ёлки хорошо стоят: все рядом и почти ровным кругом. И сучья толстые. В общем, как раз для лабаза. - Вот там и делай. На высоте примерно в два человеческих роста на прочные сучья Росин уложил толстые жерди, надежно прикрутил их к стволам ивовым корьем и прутьями. На раму из толстых жердей положил настил из жердей потоньше. Фёдор оставил на время рыбу и лыком сшивал куски бересты для крыши лабаза. Делал он всё без спешки, но как-то очень споро. Видно было — работает он не только руками, но и головой: всё продумано, всё складно, всё одно за другим. Росин то и дело слезал на землю, взяв в пук ветки, обхватывал сплетенной из лыка веревкой и, опять забравшись по сучковатому стволу, втягивал наверх, на настил. По бокам настила росли плетёные, как украинский плетень, стены лабаза... Хоть и длинён в эту пору северный день, но вот уж и тени во всю поляну и сумрак в чащобе. А крыша только начата. Фёдор рогулькой подвинул горшок к углям. - Уж который раз стынет уха. Вот, думаю, придёшь, вот придёшь, а ты всё там. Поел бы. - Думать, Фёдор, о еде не хочется. Всё рыба, рыба, всё пресное, пресное! Хоть бы одну солинку! Ведь так и загнуться можно. - Помаленьку привыкнем. Другой старик хант и по сю пору соль не признает, а покрепче нас с тобой. Будешь, что ли, есть? - Доделаю лабаз и буду. Теперь уж немного осталось... Совсем потух день. Росин втащил на крышу последний кусок бересты. Укрепил, слез и, пошатываясь, побрел к костру. - Фёдор, а ведь дождь собирается. Фёдор посмотрел на луну. На неяркий диск мохнатыми клочьями наплывали края низкой тучи. - Похоже. - Придётся рыбу в лабаз таскать. - Совсем с ног собьёшься. На вот, выпей чаю. С брусничным листом. Малость силы прибавит. И опять цеплялись за сучья усталые пальцы, опять, взобравшись в лабаз, Росин перебирал руками верёвку, теперь уже втаскивая корзины с сушёной рыбой. В полной темноте последний раз сбросил он пустую корзину, спустился на землю и, едва дойдя до костра, рухнул на осоку рядом с Фёдором. - Поешь, Вадя. Ты же сегодня весь день не евши. - Нет, Фёдор, завтра. Давай я тебя в шалаш затащу — и спать. А то ведь тут комары сожрут. Кое-как заткнув вход травой, Росин вытянулся на сене... Но сон пропал. Болели натруженные руки, ломило уставшие от лазания ноги. В темноте не за что было зацепиться глазу. За нетолстой стенкой шалаша шуршали листьями мыши. «Что подумает Оля, не получив письмо?.. Начнут искать — не найдут. Матери сообщат: погиб или пропал без вести. А ей ведь никто ничего не скажет... И хорошо. Пусть ждет...» Через несколько дней садок кишел рыбой. На всякий случай Росин забил ещё несколько кольев, укрепив загородку. Над садком с криком кружили чайки, привлеченные всплывшими дохлыми карасями. «Надо, пожалуй, выбросить уснувшую рыбу». Росин вошел в садок. Вода словно вскипела. Десятки рыбьих морд натыкались на голые ноги. Росин шагнул назад, наступил на скользкого, затрепетавшего карася и выскочил на берег. «Ладно, чайки вытащат». Однажды утром Росин прибежал от озера к Фёдору. - Ты знаешь, как обрезало! Все верши почти пустые. - Значит, всё, кончилась страда. Однако ладно, порядочно насушили. Да в садке, сказываешь, раза два по стольку? - Да, там основной улов. - На зиму хватит... Ступай притащи оттуда корзиночку, чистить буду. Медведь-вредитель. Вскинув корзинку за спину, Росин зашагал к садку. Ещё издали увидел, как над кустами, скрывающими садок, белыми хлопьями метались чайки. «Вот ведь сколько собралось. Пусть поработают», — думал Росин, широко шагая проторенной за эти дни тропкой. Голоса чаек становились всё громче. А заметив человека, птицы заорали ещё пронзительнее. «Никогда не видели столько рыбы, поэтому и орут». Росин вышел из кустов и обмер... В садке, бойко работая лапами, орудовал медведь. Весь мокрый, он проворно поворачивался то влево, то вправо и обеими лапами торопливо вышвыривал на песок рыбу. - Ах ты, бурая тварь!!! — заорал Росин и пустил в медведя корзиной. Перепуганный зверь отскочил назад и свалил колья. Одним прыжком он выскочил из воды и напролом ринулся в чащу, преследуемый орущими чайками. Росин подбежал к садку. Из грязной, мутной воды через пролом уходила рыба. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на других сайтах
