(Рассказ основан на реальных событиях. Автор идеи — LDmitry)
БРАКОНЬЕР
Пепельный свет зимнего утра робко пробирался по лесу обозначая полянки и тропинки, не спеша продирался через густые сплетенные верши кустарников. Он подолгу задерживался перед нависшими над снегом мохнатыми еловыми лапами, словно боясь заглянуть под них, в пугающую темноту. Под огромными, почти в два обхвата дубами протянувшими друг к другу крючковатые корявые ветви, снег был перепахан, словно в этом месте кто-то прошелся по нему плугом. Виднелись комья еще не успевшей схватиться морозом бурой земли, перемешанной с грязным снегом и прошлогодними резными листьями, утратившими золотой блеск давно забытой осени оставшейся где-то там, далеко, за холодной снежной пеленой. Цепочки острых вилочек кабаньих следов соединяли те места, где порои были особенно глубоки – словно воронки оставшиеся после бомбежки. Две лайки-западницы , покрутившись по «пахоте», и жадно вдыхая мокрыми «кожаными» носами крепкий дух кабаньего стада, на махах ушли в лес по борозде оставленной десятками сильных кабаньих ног.
Из-за поворота лесной дороги показались два охотника на широких коротких лыжах. За плечами ружья и линялые армейские вещмешки. Короткие овчинные полушубки туго подпоясаны патронташами, в ячейках которых тускло поблескивают латунными донышками гильзы снаряженных патронов. Лица людей раскраснелись от быстрой ходьбы. На воротниках и по краям сдвинутых на затылок ушанок, седой налет инея. Подойдя к месту кабаньей жировки, они внимательно осмотрели следы, и недолго посовещавшись, разошлись в стороны. Один углубился в лес по кабаньей тропе, другой – почти параллельным курсом двинулся по просеке, уходившей куда-то вдаль широким белым коридором….
Крепкий наст хорошо держал собак. Лишь на относительно чистых местах лайки проваливались по самые спины. Кабанам приходилось значительно труднее. Звери глубоко увязали в снегу. Первым бежал огромный старый секач. Он словно корабль бороздил холодный снежный океан. За ним поспевала матка и несколько подсвинков. Уже через несколько минут погони лайки настигли стадо на краю мелкого густого ельника. Серыми тенями кинулись они наперерез бежавшему последним небольшому подсвинку, стараясь не дать ему уйти в чапыгу. Почти по самые уши проваливаясь в снег, обезумевший от страха кабанчик тоненько повизгивая, из последних сил рванулся к еловому частоколу, но матерая зверовая сука, испытавшая много на своем собачьем веку, одним прыжком оказалась у него на пути. В следующий момент мощные челюсти сомкнулись на морде подсвинка, словно тисками сжав чувствительный, нежный «пятачок».
Молодой, рослый кобель, также, не раздумывая долго, вцепился поросенку в заднюю ногу. Послышался отвратительный хруст кости, и округу огласил полный боли и дикого ужаса визг…. Будто таран вылетел секач из чапыги, пробив насквозь сомкнутые ряды молодых елочек. С треском сломался подвернувшийся у него на пути бородавчатый куст бересклета. Кабан мчался вперед, на помощь, все сметая на своем пути. Несмотря на азарт сражения, лайки, тем не менее, были начеку. Серыми шарами отскочили они в сторону от подсвинка, спасаясь от ураганной атаки вепря. Зверь остановился на месте схватки, злобно рявкая и вращая налитыми кровью маленькими злыми глазками. По его телу пробегала нервная дрожь. Молодой кабанчик, шатаясь, волоча ногу и беспрестанно визжа от боли, скрылся в ельнике, а опомнившиеся от смятения собаки, захлебываясь в злобном лае с двух сторон начали приближаться к секачу…. Болезненные хватки собак следовали одна за другой. Зверь вертелся на месте огромным черным вихрем, поднимая столбы снежной пыли, подминая под себя кусты и ломая молодые тоненькие деревца. Он лязгал клыками, пытаясь достать вертких противников. Из его приоткрытой пасти валил пар, и слетали хлопья белой пены.
Собаки, отплевываясь от длинной кабаньей щетины, забивавшей им рты, ловко уворачивались от смертельных выпадов вепря. Пока одна отвлекала внимание кабана, злобно, взахлеб лая на зверя спереди, но четко сохраняя безопасную дистанцию, другая молниеносно хватала секача за заднюю часть его туши. Наконец, оберегая свой зад от обжигающих укусов лаек, кабан, улучив момент, кинулся к большому выворотню ветровальной сосны. Здесь, прислонясь к нему задом, он обрел безопасность и защиту от острых собачьих зубов. Сам же, вертясь волчком, делал молниеносные выпады, пытаясь достать своими кинжалами клыков надоедливых псин. Первым за ненужную в этом случае отвагу поплатился молодой, неопытный Байкал, смело бросившись зверю прямо в ноги. Последовал быстрый разворот туловища, неуловимое движение головой, лязг сомкнувшихся десятисантиметровых клыков, и кобель жалобно скуля, отлетел на несколько метров, ударившись о ствол сухой березы с обломанной вершиной….
Визг подсвинка и заголосивших на одном месте собак охотники услышали одновременно. Путаясь лыжами в кустах, обходя буреломы и гущины, они поспешали к месту схватки с разных сторон. Лай все ближе. Полный боли визг собаки. Быстрее! Еще быстрее! Кровь стучит в висках. Горло сушит хриплое дыхание. Металлический привкус во рту. Розовые, зеленые и желтые круги перед глазами, словно пятна тонкой масляной пленки. Соленый пот щиплет глаза. Ветер, мороз, и напряжение сил выбивают слезу. Всё! Уже рядом! Вон, за деревьями, неподвижное расплывчатое темное пятно, и скачущий вокруг него сгусток серого утреннего тумана. Еще пару десятков шагов. Теперь за дерево. Дальше нельзя. Чуть отдышаться. Ружье в руки, рукавицы в снег. Предохранитель снят. Ну и здоров зверь! А как Зайка его держит! Молодчина!
Кобеля нигде не видно. Наверное, конец – пропал пес!
Приклад в плечо. В левом – картечь. В правом пуля. Только пулей, чтобы не зацепить собаку. Мушка чуть ниже плеча зверя. Выдох. Палец плавно жмет на спуск…. За мгновение до грохота выстрела, кабан увидел охотника, и, не обращая внимания на собаку, бросился прочь. Лайка, прекратив облаивание, отпрыгнула в сторону, и охотник услышал звонкий стук, и вой рикошета ударившейся о мерзлое дерево пули. Зверь, подстегнутый выстрелом, замелькал между соснами. Собака – следом. Послышался выстрел откуда-то сбоку. Зверь сунулся мордой в снег, но тут же вскочил, и, развернувшись на месте словно танк, бросился на охотника, по пути скинув с себя повисшую на его боку собаку, хлестко ударив ее об дерево. Собака вскочила, и, поджав хвост, жалобно поскуливая, хромая, на трех лапах заковыляла обратно своим следом…. Черная машина смерти неумолимо приближалась. Двадцать шагов. Пятнадцать. Десять. Выстрел…. Нет, вместо него жалкий сухой щелчок! Осечка! Два шага до зверя, и отвратительный запах неубранного свинарника. Все! Конец! Конец…. В последнее мгновение охотник попытался отпрыгнуть в сторону, но упал на куст, упругие ветки которого, словно пружина, бросили его прямо на окровавленную морду вепря. Ногу обожгло словно кипятком, и вдруг все вокруг перевернулось, закружилось в диком хороводе и пропало, провалилось в черную пасть бездны….
Человек открыл глаза, и увидел прямо перед собой лицо своего друга – бледное, все в крупных каплях пота. А еще он почувствовал, как что-то теплое, влажное, и такое приятное, касается его шеи и подбородка. Две лайки, тихонечко посвистывая носами, лизали его лицо. Кругом были друзья. В стороне лежал его грозный противник – вепрь, погибший как настоящий боец, и отправившийся сегодня в «страну вечной охоты».
Роковое место минувшей охоты, вызвало шквал воспоминаний, прокрутившихся в памяти, словно кадры кинофильма. Сашка поморщился и открыл глаза — не было ни разъяренного вепря несущегося на него, ни стылой январской мглы, ни жгучей боли в разорванной ноге. Осень уже вошла в ноябрь. Хмурые промозглые утренники сменялись мокрыми холодными днями. Уремы распахнулись, стали просторнее и грустнее, пусто и тихо сделалось в чернолесье, краски ушли бесследно, и лишь вечнозеленые сосны и ели урманов хвастались своими пушистыми нарядами. Лес засыпал, уходил в забытье до будущей весны.
Неподалеку в соснячке раздался призывный лай Зайки. Сашка, не обращая на него внимания, поставил полупустую корзинку на землю, достал нож и стал аккуратно срезать уже отходившие зеленухи. Он спокойно, не отвлекаясь, дорезал грибное семейство, огляделся вокруг и только после этого пошел на голос помощницы. Его ноги мягко ступали по ковру старой выцветшей хвои, он как рысь, скрадывающая добычу, мягко и осторожно продвигался, прикрываясь еловой молодью. Свою Заю, белую с серыми подпалинами западносибирскую лайку, Сашка увидел шагов за пятьдесят. Собачка, задрав к верху умную клинообразную мордашку, сидела и как бы без интереса, с паузами, отдавала голос на большую раскидистую сосну. В том, что Зая работала мошника, охотник не сомневался. Он сделал еще десяток бесшумных шагов, поднял глаза и увидел в пышной кроне могучего дерева черную птицу. Правский раменный глухарь затаился на самой макушке, и с любопытством, водя ярко алыми бровями, рассматривал остроухого зверька. Сашка опустил корзину и громко хлопнул в ладоши, на что петух тяжело и беспокойно захлопал крыльями, снялся с вершины и исчез в хвойной гущине.
Лайка, проводила глухаря разочарованным взглядом, и недовольно поскуливая, потрусила к хозяину. «Что Заюшка? Опять Мы с тобой без добычи? Ну, ничего, ничего — все ещё выправится». Сашка присел на мшелую валежину, потрепал за ухо свою любимицу, достал папироску и задымил.
Александр Столяров уже второй сезон не брал в лес ружье. Угодья, в которых стояла его деревенька, взяли в пользование новые арендаторы. «Владельцы» поперву объявили участок воспроизводственным, и местным охотникам ввели временный мораторий на охоту. Из здешних старожил особливо никто не спорил – присматривались. Но, когда сами «хозяева», начали зимой в открытую на снегоходах зверье гонять, окрестные мужички, в числе которых был и Сашка взбунтовались. Искали правду с кулаками, писали в управление и еще куда-то, на что арендаторы выделили под охоту бросовую территорию с краю участка и стали продавать путевки по ценам неприемлемым для местного населения. Охотников было немного, да и все дельные держались особливо, каждый сам по себе — бОльшего выбить не получилось. Кто-то из мужичков похаживал с ружьишком втихушку, баловался капканчиками да попружками, а некоторые, как Сашка просто забросили охоту — в сельском быту и так забот не перечесть. Столярову еще повезло – у него была постоянная работа и по деревенским меркам неплохо оплачиваемая. Денег периодически не хватало, но лес и река, неизменно были большим подспорьем. Грибы, ягоды – собирали всем семейством, всегда помногу и про запас, в деревне постоянно ловили рыбу, держали хозяйство — иначе было нельзя. Ну, а охота теперь стала самым дорогим и неоправданным занятием…
Грибник докурил, поднял неполную корзинку и зашагал в сторону дома. Он прошел мимо клюквенного болотца, обогнул старую заросшую молодняком делянку, по привычке остановился у осинового солонца, сегодня пустого и почерневшего, провел по нему загрубелой рукой — «Да, не надо бы вам сюда лосятки, зима скоро, не будет здесь вам ноне покоя». Сашка вспомнил, как выпиливал в свежих сломах осины этот и другие солонцы, как вместе со старыми егерями делали кормушки, завозили сено и зерно, как ставили на той стороне реки охотничью избушку. Сейчас это все было брошенное – никчемное. Да, и охотничек пошел нынче другой. Местной молодежи вообще ничего не надо — пытаются уехать, либо спиваются, а у пришлых понятия нет, видать их в школах не учили ценить родной край, природу, лес, понимать трудное рождение всего живого, будь то деревце, птица иль зверь…
Поблизости от солонца Сашка наткнулся на свежий лосиный переход – «Под снег перешли, вот и зима на пороге…». Он подрезался густым елушником, подцепил попутный просек и вышел к небольшой, но такой родной ему деревеньке. В потемневших от дождей и времени избах уже вовсю топили печи. Сама деревня была зажата со всех сторон лесом, а низкое серое небо, надвинувшееся сверху, казалось, укрывало её от вездесущей цивилизации, и лишь разбитая асфальтовая дорога, ведущая в поселок, являлась мостиком, соединяющим её с внешним миром.
Сашка скрипнул калиткой и посадил собаку на цепь, Зая неохотно подчинилась и заняла свое место внутри конуры. Хозяин поднялся в дом, сбросил в сенях сапоги, снял волглую войлочную куртку, такие из шинели охотникам и лесорубам за пол литра горькой шили в местной зоне зеки. Сашкина жена — Светлана суетилась на уютной бревенчатой кухне, увидев мужа, тепло ему улыбнулась:
-Ну, как — собрал последы?
-Да уж. Всё, баста – отходят грибочки, поди, завтра и снег ляжет.
-Давай мой руки, есть будем!
Она нацепила две расшитые хитрыми узорами рукавички и ловко сняла с раскаленной печки тяжелый чугунок, поставила его на стол, сняла глиняную крышку, и по кухне загулял аппетитный запах зажаренных до корочки шкварок и запеченной картошки. Вдобавок, все это угощение было сдобрено сливочным маслом и обильно посыпано зеленым укропчиком.
-А ну мать, налей-ка стопочку – прозяб я что-то. Света отдернула половицу, открыла погреб, достала, прозрачную бутыль, с мутной жидкостью, налила пол стакана мужу и убрала обратно. Сашка выпил, крякнул от удовольствия, занюхал ломтем свежего ноздрястого хлеба, закусил головкой ядрёного чеснока и приступил к незатейливой трапезе. Из комнаты выбежала дочурка, не церемонясь, забралась отцу на коленки, хитро оголила молочные зубки и требовательно сказала — «Пап, покатай!» Сашка взял ей за теплые ладошки и стал подкачивать – «Ехала лошадка — скок-поскок, скок–поскок!» Резко развел колени в стороны – «В ямку бух! А, там петух!» Дочурка, визжа и смеясь от радости, кричала – «Папа, ещё, ещё!»
-Эй, шалунья, дай отцу поесть! – мать взяла дочку подмышки, опустила на пол, и легонько шлепнув ладонью по мягкому месту, увела в комнату. А, Сашка ел и думал — «Как же хорошо возвращаться домой, где тебя ждут и любят, где все как надо, где всему свое место и время – наверно это и есть счастье, во имя которого стоит жить и трудится»…
Ночью действительно лег мягкий еще неглубокий снег, он броным покрывалом укутал землю, усыпал поле и лес, взобрался на деревья и крыши домов. Все кругом было девственно, чисто, и лишь незамерзший Керженец извилистой лентой чернел за дАльником, неся свою мутно-бурую воду в урёмистую глушь…
Ещё затемно Сашка собирался на работу в Семенов, на свой деревоперерабатывающий завод. Он тогда еще не ведал, что в тот день, в связи с сезонным сокращением его бригаду отправят в двухмесячный неоплачиваемый отпуск. Такое случалось и раньше, но обычно длились вынужденные «каникулы» пару недель, не больше. Подработку Сашка не нашел, в зиму её просто не было, но он не унывал – в погребе были запасены соленья, была картошка, протянут как-нибудь. По деревни прошел слух, что новые арендаторы егерей набирают. К ним Столяров идти не хотел, да и на завод все равно возвращаться пришлось бы. Сашка с однокашником, а также напарником по работе и по «отпуску» Колькой Богдановым, когда чуток подморозило, на дальней заводёнке протянули подо льдом сетёшку. Погода стояла гнилая, сильных морозов еще не было, но ледок на речке зацепился, хотя был тонок и подмыт. Повсеместно зияли промоины, по перекатам текла вода и лишь на залывины, где отсутствовало течение, выходить было безопасно.
Каждое утро и вечер они вместе, перетряхивали мережу — худо-бедно на жарёху, на ушицу, да на прокорм собакам набиралось. Иногда, удавалось поменять у ларечницы рыбу на муку, особо не побарствуешь, но пережить период безработицы хватало…
В одно погожее утро рыбаки двигались наторенной стёжкой вдоль Керженца. Сбоку к их тропке подрулил след снегохода, проводил её до самой заводи и отвернул, скрывшись в лесу. Друзья спустились на лед и увидели майну.
— Саньк, смотри — верёвки нет! – Колька в растерянности остановился, сдвинул шапку на лоб и потер стриженый затылок. Сашка подошел — действительно, прорубь сиротливо темнела. Ни стопорной палки, ни сетки-кормилицы – пусто. Мужики стояли молча…
— Сань, мож че крупное ввалилось, и того – утащило.
— Ага, в тридцатку… Сашка внимательно осмотрел закраины и лед кругом.
— Увел нашу сеточку кто-то…
— Да, кто ж возьмет то? Наши хулигайничать не станут, чужих нет…
— Чё делать то? Мож, у Иваныча спросим? Есть у него, всяк даст на прокат.
— Не Коля! И новую снимут. Неспроста это…
— За буром надо идти, да за удочками…
— А, у тебя мормышки есть?
— Да, были где-то. Надо еще жерлиц наготовить.
— А груза?
— У меня гаек да болтов, полный чемодан в сарае. Чем тебе не груза?
На реку друзья вернулись к полудню, неспешно пробурились, начали облов. Сперва не клевало, но потом Сашка нашёл местечко, где скудновато, но все же брали окуньки. Колька ушел к кустам и потаскивал мелочь бели, которая, то и дело зеркальцем вспыхивала у него на леске в лучиках зимнего солнца. Мелюзгой заряжали жерлицы, но тщетно, щучка не брала.
— А, что Сань? Вроде живём!
— Да, есть немного.
— Завтра, если в заводи щука брать не будет, к вечеру переставлю донки в русло на налима!
— Налиму тёмную ночь надобно, непогодную, в ясную не возьмет…
— Брехня…
— Потонешь ты Коля, когда-нибудь. Льда почти нет…
— Не могёт того быть! — Колька улыбнулся и весело подмигнул напарнику.
На следующий день Богданов «нырнул», набарахтался изрядно, не без помощи друга выбрался, пока доковылял до дома, успел крепко промерзнуть и простудился. Теперь Столяров ходил на реку один…
Очередные утро, обедник и вечер прошли безрезультатно — за целый день не единой поклевки. Рыбак уныло возвращался домой пустой и продрогший. Мимо, обдав Сашку снежной пылью, пронесся снегоход. В наезднике Столяров узнал Матвейку. «Откуда у Матвейки техника?» — думал Сашка. «Да, неужто?» — мелькнула у него догадка. «Если Матвейка, нынче в егерях – дело наше совсем худо. Наверно и сеть его работа – выслуживается». Борька Матвеев из соседней деревушки слыл местным браконьеришкой – на токах бил все подряд и без меры, лосишек у солонцов подкарауливал, вешал петли на переходах. Три года назад в марте по насту лосиху беременную кто-то вышиб, конкретно Борьку на мясе не поймали, но все догадывались, чьих рук дело. С ним из охотников считай, и никто не разговаривал, не раз ему чистили «умывальник» за его проделки, и сам Сашка его предупреждал: «В лесу увижу – зашибу!» А теперь — вон оно как оборачивается…
Сашка сплюнул, и прибавил шаг. Домой он пришел уже под затемнок. На пороге его встретила семья, дочурка подбежала к нему, прижалась щекой к ноге и крепко обняла. Светлана, поняв всё, по Сашкиному виду, посмотрела на него своими, бездонно голубыми глазами — во взгляде её не было ни упрека, ни укора, в её очах читалась лишь любовь и надежда, надежда на него, как на добытчика, кормильца и опору. Сашка чувствовал, что подвел их, и хуже не было для него испытания, чем в такие моменты смотреть своей жене в глаза, ловить её понимающие взоры.
— Замерз, поди? Раздевайся, пошли ужинать.
Сашка молча прошел на кухню, на столе появилась пустая вареная картошка и соленые грибы, хлеб закончился. Столяров взял ложку, но аппетита не было. Кое-как перекусив, он достал курево и вышел на крыльцо. Брякнула цепь, из конуры показалась остроухая голова голодной Заи. Сашка задымил, жадно, большими затяжками жабаля папироску. «Ветер меняется, погода ломаться будет» — он докурил, нервно с силой вдавил бычок в консервную банку, заменявшую пепельницу, и громко хлопнув дверью, вернулся в дом.
Охотник достал из кладовки ружье и патронташ. В патронташе с краю тускло поблескивали латунными донцами пяток старых глухариных патронов, остальные гнезда неумолимо зияли унылой пустотой. «Ладно, должно хватить» — он отыскал самодельную пулелейку, аккуратно расправил края гильз, высыпал дробь в жестяную банку, скинул с печки центральный чугунный круг и поставил жестянку на огонь. Свинец вскоре расплавился, и Сашка отлил из него четыре более-менее ровных «катыша». Затем, аккуратно срезал ножом излишки и прогнал каждую пулю по стволу ружья шомполом. После, распыжил все патроны, порох пятого, равномерно разделив на четыре части, пересыпал в оставшиеся гильзы для верности. Потом, навойником вогнал пыжи на место, дослал новоиспеченные пули и закрутил обратно…
Ночью Сашка спал плохо, проснувшись спозаранку, он попил чай, оделся, положил в рюкзак котелок, несколько вареных в мундире картох, топор, взял ружье, лыжи, нацепил нож, сунул в карман патроны и вышел из дому. Зайка, увидев хозяина с ружьем, начала рвать цепь и подвывать, призывая хозяина взять с собой. «Тише, тише Заюшка, сейчас пойдем» — Сашка отстегнул цепной карабин и взял собаку на поводок. Они неприметно, задворками вышли на асфальтовую дорогу и растворились в снежной сыворотке еще темного утра.
За ночь ветер сменился на восточный, принеся потепление и снег. Такой расклад Сашке был на руку, и он бодро шагал, не смотря на промозглые порывы воздуха, неприятно бьющие в лицо холодными снежными хлопьями. Дрога пересекла небольшое поле и вторглась в лесную чащу. Сашка, лишний раз не обслеживаясь, запрыгнул за молодую пушистую сосенку, росшую у обочины, нацепил лыжи и двинул верховой хвойной гривкой. Сонный урман укрыл охотника от лишних глаз и непогоды. Ветер в лесу не казался уже таким сильным, и от сыплющего снега охотника защищали купольные верхушки сосен и мохнатые лапы елей. Рассвет еще не думал рождаться, но от белого покрова лесной мрак казался прозрачным. Сашка резал в целик, не спуская Заю с поводка. По укатанным снегоходами просекам светится, было заказано – на этой земле охотились хозяева. Ново-поставленные егеря регулярно объезжали участок на предмет свежих переходов копытных, а с учетом нынешнего положения, желания попадаться им на глаза у Столярова не было. Здесь зверя нет — это Сашка знал точно, если только охотнички не толкнут где-нибудь, и пришлый зайдет. Сохатые в старых делянках за полосой завала, оставшейся после урагана. Там, в буреломах чернолесья лоси были всегда, там снегоходу не проехать, в ту сторону уходил след лосиного перехода перед первым обильным снегопадом, туда торил лыжню и он. Сашка спустился с гривки, что бы пересечь поперечный просек низинкой, поросшей кустами тальника. Перед просекой он снял лыжи, выбрал местечко поуже и в один прыжок перемахнул через накатанную полосу. Столяров обернулся – его следов видно не было, переход выдавала, лишь осыпавшаяся с лоховин кухта и он, снова вогнав доморощенные унты в петли лыжных креплений, невозмутимо покатил дальше.
Небо уже посветлело, но тускло-серый свет зори, не спешил проникать в глушь лесных чертогов, бессильно растворяясь в рыхло колеблющейся наволочи, неторопливого зимнего утра. Лыжня поделила пополам несколько кварталов, пересекла укрытое снегом моховое болото, гарельник, протянула краем длинного лога и запуталась в завалах. Вековые деревья — узловатые дубы, прямоствольные осины и сосны поверженные ветром, как павшие в давней битве великаны, преграждали ей путь своими могучими телами. Выворотни огромные, выше человеческого роста, с торчащими вверх корнями, словно застывшие в окаменелости реликтовые спруты, напоминали о беспощадной силе неукротимой стихии.
Сашке не чудились ни сказочные гиганты, ни древние осьминоги, он видел перед собой лишь погибший лес с испорченной древесиной. Когда прошел ветровал, местная администрация запретила жителям окрестных деревень распиливать упавшие деревья на дрова, опасаясь, что под эту марку люди прихватят и стоячий высокоствольник, а у самой руки не дошли организовать вывоз. Время ушло, теперь эта, никому ненужная порушенная чащеба на много десятилетий, пока окончательно не сгниёт и не превратится в тлен, останется непроходимым кладбищем деревьев.
Охотник спустил собаку с поводка и зарядил ружье. Он петлял в буреломе, подныривал под стволами или перелазил, снимая лыжи, где нельзя было обойти. Проход через полосу в ширину с полкилометра, занял более часа и отнял немало сил. Зая давно уже ушла вперед, и Сашка катил, не спеша, периодически останавливался, пристально вслушиваясь в тишину леса – не орёт ли где лайка. Слева просветом замаячила делянка, собачий след уходил к ней и охотник, учитывая ветер, стал забирать за ним. Делянку рубили давно – частый осиновый молодняк высыпавшийся, как сорная трава на месте когда-то сильного рослого леса, уже поднялся и сделал вырубку едва пролазной. Сашка прошел немного опушкой и наткнулся на поеденную лосями крушину.
Следов подле не было, он оглядел ветки, определяя давность надкусов, и двинул дальше. Впереди мелькнула Зайка, остановилась, увидела хозяина, вильнула хвостом и вновь пропала из вида за раскидистым кустом боярышника. Лоси здесь были до снега, но видимо сместились, Сашка надеялся, что недалеко.
За старой вырубкой, в низинке начинался не широкий, краями заросший ракитником ложок, Столяров спустился к нему и зашагал, кромкой. Первые следы жировки он увидел совсем скоро — повсеместно поеденная мелочь осинника, беспорядочные наброды, орешки помета, лежки… Сашка по отпечаткам подстав разобрал, что на жирбе, по крайней мере, бык с лосихой и лосенок, может последних два, чтобы не подшуметь остановился, по привычке проверил ветер и стал выжидать…
Зая, почувствовав близость зверя, летела вперед полузаросшей болотиной присыпанной снегом, ловко ныряя через мелкую непролазную поросль. Она жадно брала мозглый воздух чутким носом, найдя свежак, сбегала в обратку, вернулась и уверенно пошла в правильном направлении. Нюх не подвел — нашла! Лайка сбавила ход и появилась перед лосями словно невзначай — стороной прошла в зоне видимости, не подавая в первую минуту голоса. Животных было три, небольшой и два огромных, один из великанов с опасными рогами. Обежав сгрудившихся зверей, собака подскочила к рогачу с головы и, как бы нехотя дала полайку. Бык раздраженно фукнул, но остался стоять на месте, а привязчивая псина уселась на безопасном расстоянии и принялась надоедливо тявкать, дразня лесного исполина. Лось утробно забормотал, зафукал паром, выдувая воздух огромными ноздрями — его терпенье иссякало. Бык не выдержал — рванул вперед, чтобы сбить привязчивого зверька ударом могучей ноги, но Зая ловко отскочила в сторону и залилась громким непрестанным лаем. Сохатый опустил ветвистые рога и, сделав очередной выпад, попытался подцепить собаку смертельными бивнями, но и тут лайка оказалась проворней.
Сашка понял, что собака работает по-зрячему, и уже забегал дугой под ветер через хламную низменную урему. Его лыжи неслышно скользили по свежему пухлявому снегу, проворно огибая кусты лещины и волчеягодника. Охотник поспешал размеренно — «Сейчас он все сделает правильно, времени хватит — Зая удержит! Нужно без суеты спокойно зайти и все закончить одним точным выстрелом». Лог уже близко! Лай все звонче! Ружье наготове! Столяров объехал несколько поваленных кучей обглоданных осин, за которыми проглядывалась логовина. «Шумный, пушистый комок на той стороне скачет в снегу, а где же лось?! Ага, вон переступают тонкие ноги в мелятнике! Вот-вот выскочит на чистое!» Охотник поднял двустволку, приложился — «Далековато, нужно еще чуть ближе!» Справа, совсем рядом мякнул теленок, Сашка высунулся из завала и увидел в тридцати шагах от себя комолую лосиху. Она уже почуяла человека и своим большим темно-бурым телом, как щитом закрыла от «венца природы» доверчивое дитя. Мухортый неуклюжий лосенок с непропорционально большой ушастой головой и непомерно высокими ногами, ростом с жеребенка-стригунка нелепо выглядывал из-за массивной матери, которая подталкивала его своей огромной головой и стоном призывала уходить. Большие влажные глаза взрослого животного выражали невыносимую тревогу, страх и обреченность. В упор бить лосиху с лосенком?! Чуждые ему законы Столяров нарушить мог, но дедовы заповеди, впитавшиеся еще в детстве с первыми охотами, словно с молоком матери — никогда! Он выдохнул и опустил ружьё… А коровенка, набирая шаг, широкой иноходью замелькала меж деревьев, уводя за собой несмышленое чадо. Сашка перевел взгляд на место, где был бык – пусто! Тот, взрывая снег, на махах мчался по простершемуся логу в спасительную даль, из-под копыт разлетались снежные брызги, а рядом хвостом прыгала вязкая собака…
